|
Он, должно быть, смутно сознавал, сколько опасности таится в этом поединке, сколько гибкости, самообладания, сколько умелой нежности надо проявить, чтобы ничем не оскорбить чуткую стыдливость, тончайшую чувствительность девственной, вскормленной мечтами души. Он бережно взял руку Жанны, поцеловал ее и, преклонив колена перед кроватью, точно перед алтарем, прошептал еле слышно, как будто вздохнул: - Вы будете любить меня? Она как-то сразу успокоилась, приподняла с подушки окутанную облаком кружев голову и улыбнулась ему: - Я уж и теперь люблю вас, мой друг. Он вложил себе в рот тонкие пальчики жены и приглушенным этой живой помехой голосом спросил: - И согласны доказать, что любите меня? Она снова испугалась и ответила, не сознавая толком, что говорит, помня только наставления отца: - Я ваша, мой друг. Он осыпал ее руку влажными поцелуями и, медленно поднимаясь, приближался к ее лицу, а она снова пыталась укрыться. Но вдруг он протянул руку и обхватил жену поверх одеяла, вторую руку просунул под подушку и, приподняв ее вместе с головой жены, шепотом, тихим шепотом спросил: - Значит, вы дадите мне местечко возле себя? Ее охватил инстинктивный страх. - Потом, пожалуйста, потом, - пролепетала она. Он был явно озадачен и несколько задет и попросил снова, но уже более настойчивым тоном: - Почему потом, когда мы все равно кончим этим? Ее обидели эти слова, но все же она повторила в покорном смирении: - Я ваша, мой друг. Он тотчас же исчез в туалетной комнате; Жанна явственно слышала каждое его движение, шорох снимаемой одежды, позвякивание денег в кармане, стук сброшенных башмаков. И вдруг он появился в кальсонах и носках, перебежал комнату и положил на камин часы. Потом шмыгнул обратно в соседнюю каморку и повозился еще немного; услышав, что он входит, Жанна торопливо повернулась на другой бок и закрыла глаза. Она привскочила и едва не спрыгнула на пол, когда вдоль ее ноги скользнула чужая, холодная и волосатая нога; закрыв лицо руками, вне себя от испуга и смятения, сдерживаясь, чтобы не кричать, она откинулась к самому краю постели. А он обхватил ее руками, хотя она лежала к нему спиной, и покрывал хищными поцелуями ее шею, кружевной волан чепчика и вышитый воротник сорочки. Она не шевелилась и вся застыла от нестерпимого ужаса, чувствуя, как властная рука ищет ее грудь, спрятанную между локтями. Она задыхалась, потрясенная его грубым прикосновением, и хотела только одного: убежать на другой конец дома, запереться где-нибудь подальше от этого человека. Теперь он не шевелился. Она ощущала на спине его тепло. Страх ее снова улегся, и ей вдруг захотелось повернуться и поцеловать его. Под конец он, видимо, потерял терпение и спросил огорченным тоном: - Почему же вы не хотите быть моей женушкой? Она пролепетала, не отрывая рук от лица: - Разве я не стала вашей женой? - Полноте, дорогая, вы смеетесь надо мной, - возразил он с оттенком досады. Ей стало грустно, что он недоволен ею, и она повернулась попросить прощения. Он набросился на нее жадно, будто изголодался по ней, и стал осыпать поцелуями - быстрыми, жгучими, как укусы, поцелуями все лицо ее и шею, одурманивая ее ласками. |
