|
Здесь дети выглядели счастливыми, уравновешенными. Они росли в сельской местности, в безопасной семейной среде. В Розье люди разводились и расставались, как повсюду, только потом им приходилось уезжать: в этой деревушке жили сплоченные семьи, здесь каждый ребенок во время своего выступления на сцене мог видеть на скамейке среди зрителей своих родителей и, само собой разумеется, они были вместе. Такую жизнь обычно показывают в рекламе взаимного страхования или банковских ссуд; в этой жизни люди интересуются годовой ставкой по накопительному счету и сроками каникул в зоне В, в этой жизни существуют гипермаркеты «Ошан», а люди ходят в рабочей одежде. Это во всех отношениях средняя жизнь, лишенная не только стиля, но и осознания того, что ее можно попытаться сделать ярче и интересней. Я смотрел на такую жизнь свысока — я бы ни за что на нее не согласился, — однако сегодня это не мешало мне думать, глядя на детей и их родителей с видеокамерами в руках, что они выбрали жизнь в Розье не только из соображений безопасности и стадности, но прежде всего из любви.
После спектакля родители учеников вышли из школьного дворика и собрались на площади перед церковью. Печальное известие уже стало всеобщим достоянием. О Жюльетге старались не говорить в прошедшем времени, но ложных надежд на ее выздоровление тоже никто не питал. Более или менее близкие друзья и соседи подходили к Патрису, державшему на руках младшую Диану, клали ему руку на плечо и предлагали присмотреть за детьми или разместить у себя членов семьи, приехавших на похороны его супруги. Печальной и мягкой улыбкой он благодарил людей за самые банальные проявления сочувствия — что, впрочем, не мешало им быть совершенно искренними, — и меня не переставала поражать простота Патриса. Он стоял в шортах и сандалиях на босу ногу, давал пустышку крошечной дочурке, и перед ним не стоял вопрос, как демонстрировать свою печаль. На площади началось гулянье. Заработали аттракционы для любителей рыбной ловли, стрельбы из лука, метким попаданием теннисного мяча можно было попытаться развалить пирамиду из консервных банок, а в художественной мастерской — раскрасить яркими красками изображения сказочных персонажей; начался розыгрыш лотереи… Амелия вместе с другими детьми участвовала в распространении лотерейных билетов, и все члены семьи, включая соседей, приобрели у нее по «счастливому билетику», но никто из нас ничего не выиграл. Когда начался розыгрыш, Амелия прибежала к нам с Элен и я, чтобы рассмешить девочку, разыгрывал бурную деятельность: лихорадочно проверял номера своих билетов и изображал горькое разочарование из-за проигрыша. Она смеялась, но как-то по-своему — серьезно. Я пытался представить себе, каким этот день сохранится в ее памяти, о чем она будет вспоминать, став взрослой. Пишу эти строки и думаю, какие чувства она испытает, если ей доведется когда-либо прочитать их. После гулянья мы вернулись домой, где в саду под большой катальпой уже был накрыт обед. Солнце припекало вовсю, из-за живой изгороди доносились крики и смех детей, плескавшихся в надувных бассейнах. Клара и Амелия чинно сидели за столом и рисовали маме открытки. Если краска выходила за пределы карандашного контура, девочки хмурили брови и переделывали все заново. После дневного сна проснулась маленькая Диана, и Патрис с детьми в сопровождении Сесиль — другой сестрой Жюльетт — отправился в больницу. Прежде чем сесть в машину, Амелия обернулась к церкви, украдкой перекрестилась и торопливо прошептала: «Сделай так, чтобы мама не умерла».
Наша с Элен очередь подошла ближе к вечеру. Я заранее предполагал, что мне придется вести машину, поэтому накануне постарался запомнить маршрут, чтобы доехать до больницы без ошибок и проволочек. Я мало чем мог помочь, поэтому считал делом чести быть хотя бы хорошим водителем. Мы вошли через знакомые двустворчатые двери, миновали те же пустынные коридоры, освещенные холодным неоновым светом, и надолго задержались перед переговорным устройством в ожидании разрешения пройти в реанимационное отделение. |
