– Единственное, что я хочу знать, – сказал он, – так это то, откуда вы про все узнали. Единственное, что я могу предположить, так это то, что вы участвовали в этом грязном деле, но потом струсили. Поэтому скажите мне, мистер Толливер, участвовали ли вы в заговоре с целью испепелить тех жнецов?

Обвинение было настолько нелепым, что Грейсон растерялся. Ему и в голову не могло прийти, что его будут подозревать в попытке убийства жнецов.

– Нет, – ответил он. – Конечно, нет! Как вы могли подумать? Нет.

И закрыл рот, постаравшись взять себя в руки.

– Тогда будьте так любезны, расскажите, откуда вам стало известно про взрывчатку, – прошипел «доберман». – И не пытайтесь солгать.

Грейсон готов был во всем признаться, но что-то его удержало. Если он отведет от себя обвинение, это может подорвать саму суть того, что он сделал. Конечно, кое-что они смогут выведать, если уже не выведали. Но ведь не все! Поэтому Грейсон аккуратно выбирал те кусочки правды, которые мог доверить администрации академии.

– На прошлой неделе меня вызвали в администрацию ИУ. Можете проверить, об этом есть запись в моем деле.

Декан взяла планшет, несколько раз коснулась его пальцем, потом посмотрела на остальных и кивнула:

– Так и есть.

– По какой же причине вас вызвали в ИУ? – спросил ректор.

Пришло время плести небылицу, и желательно так, чтобы не к чему было придраться.

– Друг моего отца работает агентом Нимбуса. Так как мои родители в отъезде, он захотел встретиться со мной, что-то посоветовать, если в том возникнет нужда. Ну, в смысле, какие курсы мне выбрать в следующем семестре, с каким профессором наладить контакт. То есть хотел подтолкнуть в нужном направлении.

– Иными словами, предложил протекцию в академии.

– Нет, просто решил посоветовать, что здесь и как. Подставить, так сказать, дружеское плечо. Я чувствовал себя одиноко без родителей, и он про это знал. Просто хотел помочь.

– И все-таки это ничего не объясняет…

– Вот я и перехожу к делу. Когда я шел из офиса, там с брифинга выходили агенты. Я всего не слышал, но речь шла о каких-то неясных слухах, что, дескать, против Жнеца Кюри планируется какой-то заговор. Кто-то сказал, это позор, что агентам Нимбуса не позволено вмешиваться, даже предупредить нельзя, потому что это нарушение. Вот я и подумал…

– Подумал, что мог бы стать героем, – произнес ректор.

– Именно так, сэр.

Все трое переглянулись. Декан написала что-то на листе бумаги и показала остальным. Ректор кивнул, а «доберман», хмыкнув, отвернулся, но протестовать не стал.

– Наши законы – не пустой звук, Грейсон, – сказала декан, и Грейсон понял, что ему удалось провести администраторов. Будь это не так, они продолжали бы звать его мистером Толливером. Наверное, они ему поверили не во всем, но в достаточной мере для того, чтобы решить: большего он не стоит.

– Жизнь двоих жнецов, – продолжала тем временем декан, – не стоит и малейшего компромисса в рамках принципа разделения. «Гипероблако» не имеет права убивать, а жнецы – управлять. Единственный способ обеспечить разделение – нулевой контакт, а также суровое наказание за любое нарушение закона.

– Ради вашего же блага мы сделаем это очень быстро, – подхватил ректор. – Итак, вы исключаетесь из академии, и вам запрещается поступать в любую иную академию Нимбуса. Решение окончательное и обжалованию не подлежит.

Грейсон знал, что все к тому и шло, но, тем не менее, когда он услышал приговор, удар оказался настолько сильным, что глаза его наполнились слезами.