|
В городе остались ночные патрули, исполнявшие свои обязанности не так рьяно, как обычно; огромный муравейник, именующийся Версальским дворцом, постепенно затих в ночи, как, впрочем, и окружавший его мир. На углу обсаженной деревьями улицы, тянувшейся вдоль фасада дворца, на каменной скамейке сидел в этот вечер под густой каштановой кроной господин преклонных лет; он опирался обеими руками на трость, а голову опустил на руки, в задумчивости глядя на дворец. Несмотря на то, что это был уже согбенный, больной старик, глаза его горели молодым огнем, в них будто отражалась страстная мысль. Он так глубоко задумался, что не замечал на другой стороне площади еще одного господина. После того, как тот потолкался вместе с другими любопытными у дворцовой решетки, расспрашивая телохранителей, он направился прямо через площадь к скамейке с намерением передохнуть. Это был молодой человек. У него было скуластое лицо, приплюснутый лоб, орлиный нос, а губы его кривились в язвительной усмешке. Идя к скамейке, он посмеивался, словно отвечая своим затаенным мыслям. Шагах в трех от скамейки он заметил старика и отступил, разглядывая его искоса и пытаясь вспомнить его имя; он только боялся, как бы его пристальный взгляд не был превратно истолкован. - Решили подышать свежим воздухом, сударь? - проговорил он, сделав резкое движение. Старик поднял голову. - А-а, да это мой прославленный учитель! - воскликнул молодой человек. - А вы - доктор? - отвечал старик. - Позвольте мне присесть рядом с вами. - Будьте любезны, сударь. Старик подвинулся. Давая место вновь прибывшему. - Кажется, король чувствует себя лучше: народ ликует, - заметил молодой человек и рассмеялся. Старик ничего не ответил. - Сегодня целый день кареты катили из Парижа в Рюэй, - продолжал молодой человек, - а из Рюэйя - в Версаль... Графиня Дю Барри выйдет замуж за короля, как только он поправится. И тут он рассмеялся громче прежнего. Старик опять промолчал. - Простите, что я смеюсь, - продолжал молодой человек, приходя в нервное возбуждение, - но каждый истинный француз любит своего короля, а мой король прекрасно себя чувствует. - Не шутите такими вещами, сударь! - с мягкой укоризной проговорил старик. - Смерть человека - для кого-нибудь всегда несчастье, а смерть короля - почти всегда несчастье для его подданных. - Даже смерть Людовика Пятнадцатого? - насмешливо спросил молодой человек. - О, дорогой учитель! И вы, мудрый философ, поддерживаете подобное заблуждение!.. Я знаю, что вы обожаете парадоксы и преуспели в них, однако не могу сказать, что этот ваш парадокс удачен... Старик молча покачал головой. - И потом, зачем нам думать о смерти короля? Кто о ней говорит? - продолжал молодой человек. - У короля - оспа, все мы знаем, что это такое; от него не отходят Борде и Ламартиньер, а они - хорошие доктора... Ручаюсь, что Людовик Возлюбленный выкарабкается, дорогой учитель. Правда, на этот раз французский народ не давится в церкви на девятидневном молебственном обете, как во времена его первой болезни... Итак, всему приходит конец. - Молчите! - вздрогнув, прошептал старик. - Молчите! Вы говорите как человек, на которого в эту самую минуту Бог направил указующий перст... Удивившись столь необычным речам, молодой человек взглянул на собеседника, не сводившего глаз с фасада королевского замка. |
