Нам удалось пробраться обратно, осторожно ступая по узкому и скользкому скальному гребню. Признаюсь, я оглянулся, чтобы убедиться — не следуют ли за нами морские боги. Мне казалось, что в тот самый миг, когда ее голос заставил меня очнуться, я стоял на границе двух царств, и ворота царства морского уже собирались распахнуться предо мною. Другими словами это значило «утонуть» и я, наверное, пройдя по этой холодной тропе, присоединился бы к морскому народу, если бы мисс Ле Фэй Морган не прервала мое наваждение.

Затем мы позавтракали, и я отвез ее домой. Я был рад, что ей понравилось это место, хотя чувствовал, что товарищ по экспедиции из меня вышел никудышный.

Когда мы прощались у входа в ее гостиницу — я не собирался оставаться с ней пить чай, — она неожиданно взяла меня под локоть и сказала:

— Когда же вы наконец поймете, что я не имею никаких далеко идущих планов, пытаясь подружиться с вами?

Я был настолько обескуражен, что не мог произнести ни слова, а если бы и произнес, то сам бы не поверил этому. Что-то невежливо пробормотав, я поспешно распрощался. Попытайся она удержать меня — и я оставил бы в ее руке клок своей одежды, подобно одному библейскому герою.

По дороге домой меня остановил наш местный полицейский-регулировщик, который заявил, что если бы не знал меня лично, то непременно попросил бы проехать с ним в участок. Он поинтересовался, что побудило меня мчаться так быстро: может, это как раз было то средство, которое доктор прописал мне от астмы? Я ответил, что, наверное, да; тогда он посоветовал мне как мужчина мужчине: завязывать поскорее с астмой.

Глава 10

Я всегда относился к тем, кто мог, очутившись за дверью собственного дома, остроумно мыслить и артистически говорить лишь тогда, когда это было тысячекратно обдумано заранее. Это усугублялось еще одним моим недостатком: нельзя было сказать, что сей механизм работал совсем независимо от меня, так как иногда, к моему величайшему огорчению, под настроение во мне пробуждались способности желчного острослова. И наоборот, во время сильного эмоционального всплеска, в момент, когда больше всего хотелось ответить, я становился нем, как рыба. Я не ожидал, что мисс Морган будет настаивать, видя мою грубость. Это было невыносимо: само партнерство, в поисках которого я намеревался поехать в Лондон и которое я обрел здесь, уже потеряв на это всякую надежду; и то, что я всеми силами настойчиво пытался его разрушить, так что ни у кого не оставалось ни малейшего сомнения в моих чувствах, каковыми бы они ни были на самом деле. Я подумал, что перед следующей встречей с мисс Морган мне следовало бы немного выпить — может быть, это несколько ослабит мои дурные наклонности.

Тем не менее, мне оставалось одно утешение — мисс Морган поставила передо мной задачу переоборудовать форт в жилье, достойное называться таковым, потому что место, где предвоенное правительство держало солдат, вряд ли можно было назвать жильем. По этому поводу мне предстояло увидеть мисс Морган, и не раз. Свою надежду я подкрепил тем, что надеялся стать более смелым, лишь только исчезнет чувство новизны.

Я твердо решил заняться работой. Я не хотел использовать наших подрядчиков, так как не хотел сплетен; в конце концов я наткнулся на одного пожилого чудака, известного в округе тем, что он ремонтировал церкви (кстати, весьма специфический вид строительных работ), работу которого мы могли по достоинству оценить во время нашего путешествия, поскольку в местных селениях встречаются весьма приятные глазу церквушки.

Этот чудак, по фамилии Биндлинг, имел привычку сажать в свою внушительных размеров телегу все свои орудия труда — придурковатого сына и троих рабочих, таких же старых, как и он сам, — затем он запрягал пару столь же древних лошадей и отправлялся на работу, куда бы его ни пригласили. Повозка медленно ползла по бескрайним холмам — вверх-вниз, вверх-вниз — так что им всегда требовалось некоторое время, чтобы после подписания контракта на работу добраться до места; приехав в пункт назначения, они никогда не торопились, но, с другой стороны, никогда и не останавливались; так что в конце концов они заканчивали начатое, и иногда даже раньше, чем большинство их коллег, имевших ортодоксальные либо слишком современные взгляды.