— О, жених? — холодно переспросил Андре, а я только с вызовом кивнула, зная, что Сережа все равно не поймет нашего разговора. Марко взял под руку свою длинноногую невесту и улыбнулся, толкая Андре в бок другой рукой.

— Думаю, большая часть твоих гостей умирает с голоду, Андре, — рассмеялся он. — Поверьте, живопись — это не самое главное, что стоит увидеть в Париже. Кухня — другое дело. Если бы я выбирал между Лувром и хорошим обедом, выбор бы даже не стоял.

— О чем они говорят? — спросил меня Сережа, растерянно улыбаясь. Я почувствовала себя свиньей за то, что поставила его в такое положение.

— Обо всякой ерунде. Об искусстве, — ответила я. — Сейчас пойдем обедать.

— Русский язык — такой красивый, — произнесла Орли и улыбнулась Марко. Что-то знакомое, определенно.

— Даша предпочитает Лувру примитивистов. Она даже была в нашем музее. Чистая случайность, представляешь? — сказал вдруг Андре, и я замерла, пытаясь унять сердцебиение и справиться с дыханием. Кажется, я покраснела, но списала это на жару. Очень уж жаркий день сегодня.

— Тот, что напротив твоей квартиры? — спросил Марко удивленно. Я сжалась, но продолжения, к счастью, не последовало. Орли увела Марко в столовую, и мы последовали за толпой. Я чувствовала, что Андре смотрит на меня, но в этом раунде выиграла я. Он не станет портить обед своей матери. Мы вряд ли выйдем за рамки приличий, и эти рамки мне лично вполне подходили.

— Тебе идут юбки, — сказал он тихо, проходя мимо нас с Сережей. — А без них еще лучше.

Я вздрогнула и приложила все силы, чтобы не подать виду, будто я услышала эти слова. Он, по крайней мере, не потребовал, чтоб я прямо сейчас оставила Сережу и за один миг разрушила все, что у меня было, ради нескольких лишних мгновений в его руках. Определенно, это был прогресс. Андре решил сменить гнев на милость. Отлично.

— Знаешь, Дашка, мне что-то совсем не понравился этот тип! — сказал Сережа, когда мы сели за стол. Еще бы, меня его реакция совсем не удивила, учитывая те невидимые иглы, что вонзал в него Андре на протяжении всего разговора.

— Мне он тоже не нравится, — ответила я не без удовольствия.

— Правда? Гхм, и девушка у него какая-то дылда. Как там ее зовут?

— Орли? — переспросила я, вздохнув.

— Да, Орли. Нет, красивая, конечно. Просто какая-то… уж слишком. Слушай, как ты думаешь, они еду будут так же долго нести, как держали нас в гостиной? Я просто умираю с голоду!

* * *

Он все равно уезжает. Я повторяла себе это весь день, глядя на то, как он ест, как заинтересованно кивает, не понимая ни слова из того, что ему говорят, как он пытается соответствовать. Разве нельзя провести один последний вечер без душераздирающего прощания? Андре неправ, и дело вовсе не в том, расстанусь ли я впоследствии с Сережей, тем более, что он все равно уезжает. Почему так важно, чтобы я бросила его именно сейчас? Я поговорю с ним в Москве. У меня просто нет сил сделать это здесь, в Париже. А вот в Москве у меня не будет сил НЕ сделать этого. Хотя Андре — это несерьезно. Андре — это сумасшествие, минутный порыв, затянувшийся приступ аритмии.

Мама смотрит на меня с подозрением, словно догадавшись, что под внешне спокойной, недвижимой оболочкой клокочет готовый взорваться вулкан. Может быть, я как-то по-другому улыбалась в тот момент? Может быть, меня выдавали дрожащие руки? Мы стояли на террасе с обратной стороны дома, часть гостей оживленно обсуждали новую эстакаду, которую должны были открыть неподалеку от этого района.