|
Словно женщина, которой сделали аборт, будто изнасилованный и бессильно-никчемный, я поплелся по улице Красноармейской вниз - к бульвару, к морю. Ни тогда, когда эта скотина капитан Багиров саданул меня по уху, ни даже тогда, когда Фулевый харкнул мне в лицо, я не чувствовал себя таким униженным и использованным, как в эту солнечную минуту моего освобождения. Олег Зиялов - вот от кого они получили эти стихи десять лет назад и потому выгораживают его сегодня, подумал я. Олег Зиялов - это их человек, наверно... Тот же вечер, 22 часа 30 минут Да, с этим Белкиным действительно не соскучишься! Я сидел на 12-ой Парковой, на двенадцатом этаже беленького домика-башни в однокомнатной квартире машинистки "Комсомольской правды" Инны Кулагиной. Точь-в-точь такая же квартира (крохотная прихожая, маленькая кухня с балконом и одна комната 16,2 кв. метра) была у меня самого в точь-в-точь таком же белом доме-башне возле метро Измайловский парк. Если бы не женский уют, не прозрачные кисейные занавески на распахнутом в ночь окне, не уютная софа, на которой, свернувшись калачиком, задремала сейчас эта Инна в ожидании, пока я прочту повесть Белкина, - если бы не эти, значительные конечно, детали, я мог бы легко представить, что сижу у себя дома, за своим письменным столом, и размышляю над очередным делом. Настольная лампа освещает машинописные, аккуратно отпечатанные Инной страницы белкинской повести, стакан крепкого остывающего чая и небольшую вазу, в которой лежат мои любимые сушки. Чай и сушки - это единственное угощение, на которое я согласился, когда мы поднялись к Инне. Но и сушки я не грызу, не хочу хрустом разбудить Инну. Над ее софой висит фото смеющейся восьмилетней девочки, дочки Инны от неудачного ("трудного", как она сказала) брака. Сейчас девочка под Москвой, в Болшево, в летнем лагере "Комсомольской правды". У меня в квартире над письменным столом тоже висит фото моего двенадцатилетнего Антошки... Ладно, не будем отвлекаться, обдумаем, "что мы имеем с гуся", а точнее - с этой третьей главы белкинской рукописи. Кое-какие мысли были по ходу. Ну, во-первых, безусловно он был арестован и находился в КПЗ - вопреки сообщению начальника бакинской гормилиции. Потому что описать КПЗ с такими подробностями может только тот, кто в ней побывал. Вообще я, конечно же, не литературный критик, но даже как следователь я заметил, что в первых главах своей рукописи Белкин еще старался сохранить газетный слог и стиль, ориентировался на цензуру, думая, наверно, написать цензурную повесть и потому приукрашивал что-то или недоговаривал, но когда дошло до больного, когда стал описывать, как били в КПЗ, - не удержал руку, описал все подряд с ожесточением и злостью. |
