|
Но еще до него, сегодня ночью к нам позвонила какая-то женщина и сказала, что на морвокзале в камере хранения в ящике номер 23 лежат вещи арестованного корреспондента "Комсомольской правды". - Тут он открывает ящик письменного стола, вынимает мою дорожную сумку и пассом, через стол посылает ее мне. - Как ты думаешь, кто эта дама? Я молча смотрю ему в глаза, он говорит: - Я тоже не знаю. Аноним. Дежурный офицер, который с ней разговаривал, только записал номер ящика, как она положила трубку. Нет, она еще сказала, что ты ни в чем не виноват. Но это к делу не имеет отношения... Конечно, я понимаю, кто это звонил - Аня Зиялова. Но зачем говорить им это? Кроме омерзения и желания побыстрей уйти отсюда, уже ничего не осталось в душе. Я проверил документы в своей дорожной сумочке, убедился, что все на месте: паспорт, редакционное удостоверение, водительские права, книжка "Союза журналистов" и даже деньги (!) и встал. - Я могу идти? - Если мы договорились, конечно! А я это могу порвать? - он все еще держал в руках протоколы допросов и показания моих сокамерников. Я был уверен, что это только копии, но мне было все равно. Я сказал: - Да. Можешь рвать. Он с хрустом надорвал листы - сначала вчетверо, потом на восьмушки и демонстративно выбросил в корзину. - Отлично. Значит, ты никогда не был в бакинской милиции, ни по каким делам, точно? Историю с гробом забыл и Зиялова тоже. Да? - Да, - выдавил я из себя. - Спасибо! - Он протянул мне руку, но вдруг, будто спохватившись, открыл ящик стола, вытащил какую-то папку с надписью "ГАРИН А.Б. Оперативно-агентурное дело". Папка была старая, выцветшая, он открыл ее и достал пожелтевший лист бумаги, протянул мне. Я взглянул и обомлел. Это был мой почерк, перефраз Лермонтова, детские, более чем десятилетней давности стихи, отклик на чешские события 1968 года. Слава Богу, подписи под стихами не было. Он сказал с усмешкой, забирая листок: - Я уверен, что это не твои стихи, что ты тогда просто по детской глупости переписал у кого-то. Я помню, горячее было время. Так что пусть лежат у нас, мы даже в КГБ не передали. Но если ты не сдержишь наш договор... Имей ввиду - этот листочек всю карьеру ломает. Никакой Лермонтов не поможет. Договорились? Через минуту я вышел из здания городского управления милиции на улицу. Яркое полуденное солнце ослепило глаза. Я остановился, прислушался. На улицах гудели машины, на школьном дворе моей родной 71-ой школы пацаны матерились по-азербайджански, русски и армянски и гоняли футбольный мяч, старик-мороженщик тащил по мостовой ящик на скрипящей роликовой повозке и кричал "Ма-арожени прадаю!", а у Управления милиции доблестные азербайджанские милиционеры дремали в готовых к старту милицейских "Волгах". |
