Ух и натерпелся же он страху по дороге! Молнии так и сверкали прямо над головой, гром гремел, почти не переставая, ливень так и хлестал вовсю, не оставляя на Кольке ни одной сухой нитки. Несколько раз он поскальзывался на глине или спотыкался о какие-нибудь корни и шлепался в грязь, хорошо еще, что череп светился неярко и Колька при вспышках молний не мог себя как следует разглядеть, а то увидел бы, что извозился хуже дедушкиных поросят.

Тем не менее он все же благополучно добрался до берега озера, а затем сумел отыскать то место в камышах, где было спрятано каноэ. Больше всего Колька боялся, что лодку ветром утащило из камышей на открытую воду, — и тогда пиши пропало! Ведь Колька и налегке не смог бы переплыть на остров, а уж с тяжеленным черепом, с лопатой — и подавно!

Но оказалось, что боялся Колька совсем не того, чего надо было бояться. Ливнем челнок залило почти до половины, и ясно было, что, если дождь продлится еще полчаса, каноэ просто потонет. Во всяком случае, плыть на нем в таком состоянии было невозможно: пустая лодка еще худо-бедно держалась на воде, а влезь в нее Колька, да еще со своим грузом, она бы точно пошла ко дну.

Но тут ливень кончился, точнее, перешел в мелкий дождик, и, если бы сейчас у Кольки имелось ведро, он сумел бы вычерпать воду, по крайней мере, настолько, чтоб можно было плыть.

Ведра не было, но Кольку осенило: череп! Он же пустой и объемистый, в него запросто трехлитровая банка воды уместится. И Свирепый Вепрь, забросив лопату в лодку, двумя руками ухватился за череп, все так же тускло мерцавший зеленоватым светом, и не покладая рук принялся вычерпывать воду. Наверно, если бы череп был обычный, костяной, то он попросту развалился бы на отдельные косточки. Но этого не случилось. Черпак из него получился вполне подходящий, тем более что Колька старался держать его так, чтобы вода не проливалась через пустые глазницы и зубастый рот.

Убедившись, что остаток воды на дне лодки не помешает ему добраться до острова, Колька положил в каноэ череп и, загребая одним веслом, стал выбираться из камышей.

Дождь-то прекратился, а вот ветер — нет. Похоже, он даже усилился. Пока челнок продирался через камыши, волнения особо не чувствовалось, но потом, когда суденышко выбралось на открытую воду, Колька сразу почувствовал себя моряком, угодившим в жестокий шторм.

Конечно, волны были поменьше, чем на море, но все-таки довольно большие, с настоящими пенными гребешками, которые налетали на нос каноэ, расшибались о него и окатывали холодными брызгами и без того мокрого, как мышь, Кольку. Несколько раз волны разворачивали лодку бортом к волне, и Кольке только чудом удавалось удерживаться. Хорошо еще, что в каноэ было по щиколотку воды, и это придавало ему большую остойчивость, как говорят моряки.

Кое-как «мореплавателю» удалось добраться до такого места, где от ветра его прикрывал остров. Поэтому остаток водного пути он проделал более или менее спокойно и сумел привести лодку в ту самую бухточку, где они с ребятами высаживались днем. Вытянув челнок на берег, подхватив лопату и череп, Колька во весь дух помчался по знакомой тропинке к типи.

Пока он бежал, гроза прекратилась, ветер стих и небо расчистилось. На нем снова засияла большая круглая луна, но уже не желтая, как прежде, а мертвенно-серебристая.

Конечно, после всех передряг Кольке очень хотелось залезть в типи, где было сухо и даже полежать было на чем. Два старых тюфяка, набитых травой, имелись — ребята всей компанией на них помещались. Но Колька чуял, что если позволит себе передохнуть, то непременно заснет и не успеет выполнить последнее, что ему предстояло сделать в эту ночь, — закопать череп в кострище.

Однако за работу Колька взялся не очертя голову. Он ведь хорошо помнил, что Духи требовали: никто из «индейцев» не должен заметить, что в кострище что-то закопано, да и вообще никто ничего не должен заподозрить.