Если вы не станете предлагать их напрямик, а преподнесете в знак своего преклонения перед «прекраснейшей среди жен и дщерей», тогда гордость его не будет уязвлена.
– А Омар?
– Тот еще беднее. Он был, как его отец, проводником в Шотт-эль-Джериде – ужасно рискованный промысел, как мне довелось убедиться. Его отца застрелил Хамд эль-Амасат, когда он вел нас по этому соленому озеру, и Омар, не имея ни гроша за душой, покинул свою родину, чтобы найти убийцу и отомстить за злодейство. Вдумайтесь, отправившись из Южного Туниса и вовсе не имея денег, он пересек Сахару, Египет, добрался до Константинополя, а потом вместе с нами приехал сюда – и все без денег. Это же чуду подобно! Когда он свершит свою месть и расстанется со мной, то окажется один, на чужбине, без всяких средств, и я не знаю, как он доберется на родину. Правда, я могу предложить ему некоторую сумму денег, чтобы утолить свой голод, но… гм!
Я намеренно сгустил краски, рисуя положение Омара. Ради бедного араба этот богатый француз мог и поглубже залезть в свой кошелек. Он сразу же ответил:
– Ладно, тогда мне будет очень приятно позаботиться о нем. Так, значит, Оско я ничего не могу предложить?
– Деньги? Нет. Какой-то сувенир он примет на память.
– Прекрасно! Тогда я надеюсь, что и вы не станете сердиться, если я попрошу вас хоть иногда вспоминать меня, прибегая к помощи этих карманных часов. Я ношу их в виде брелока и даже не выгравировал на них свое имя, так что вы легко можете нанести любую надпись. Конечно, Жут отобрал их у меня, и я вернул их лишь благодаря вам. Надеюсь, этот скромный брелок, преподнесенный вам в дар, не оскорбит вас.
С этими словами купец протянул «скромный дар». Брелок был изготовлен в виде небольшой восьмигранной пирамиды, выточенной из очень красивого топаза телесного цвета, оправленной в золото и украшенной вверху круглым сапфиром. Стоил этот подарок, очевидно, несколько сотен марок. Я не мог, конечно, вернуть его, и Галингре искренне обрадовался, когда я заявил, что приму этот дар.
Теперь мы догнали остальных. Лорд оживленно беседовал с дамами. Он радовался, что, зная французский, может снова вовсю болтать, ведь его скудные познания в турецком и арнаутском не позволяли ему развернуться.
Он описывал своим спутницам тягостный путь, коим принято добираться отсюда в Ругову, и заверил их, что дальше дорога на Ускюб будет от селения к селению все хуже. Он упомянул лишения и неудобства, кои придется претерпевать во время долгого путешествия в повозке, запряженной волами, и в заключение попросил вернуться в Скутари и поехать с ним в Антивари, где наверняка на якоре стоит французский пароход, и они совершат куда более комфортное морское путешествие в Салоники, а оттуда по железной дороге попадут в Ускюб.
Милый лорд имел вдоволь времени и денег, чтобы позволить себе отвезти на корабле в Салоники семью, найденную среди штиптаров. В этом отношении он являлся подлинным английским джентльменом, коему вся Земля была дана во владение, и он рад был всюду блистать своим благородством.
Наконец, мы достигли Невера-хане. Дамы вышли из повозки, и мы направились в комнату. Там уже был Халеф и, как я заметил с первого взгляда, разыгрывал из себя господина и важного повелителя. В задней части комнаты, за столом, сидел хозяин постоялого двора со своими домочадцами. Их оказалось еще больше, чем я видел поначалу. Подошли еще несколько грязных мальчишек, похожих на слуг. За первым столом сидели оба возчика. Судя по их виду, все они в эту минуту чувствовали себя пленниками Халефа.
Я не стал спрашивать, каким образом он заставил себя уважать. Я хорошо знал его манеры. Размеренными шагами он расхаживал взад и вперед; Оско же присел рядом с возчиками, положив перед собой заряженные пистолеты.
У самой стены, на глиняной половице, лежал Хамд эль-Амасат, все еще связанный, как и прежде. |