Здесь я сам каждый день по часу плавал в прибойной волне, каждый раз пытаясь заплыть дальше и дальше, но без особого успеха.

За линией прибоя океан превращался в неизвестный для меня мир с неизвестными законами.

Пловец из меня – говно.

В школе, в бассейне, меня обгоняли на пятидесяти метрах все мальчики и девочки.

В нашем классе был мальчик, занимавшийся в секции водного поло, и две девочки, занимавшиеся синхронным плаванием, – они рассекали воду, подобно торпедам, в пять раз быстрее меня. Я глядел на них и не понимал, как можно плыть так быстро.

В молодости я купался с удовольствием, и мои сверстники тоже.

Вода, без всякого сомнения, является мистической структурой для любого сухопутного человека.

Искупаться, поплавать – отдельное наслаждение для уроженца Рязанской области.

Купальный сезон в средней полосе России длится две или три недели, обычно в июле, если лето хорошее, жаркое. Тверичи, московские, калужские, владимирские – очень любят воду, и в эти три жаркие недели купаются так часто, как только могут.

В моём родном городе Электросталь имелось два огромных водоёма, выкопанных специально, с достаточно чистой водой и песчаными берегами; в жаркие дни здесь собиралась половина взрослого населения.

По твёрдой и популярной народной примете, все купания заканчивались ровно 2 августа, в день пророка Ильи.

Но как бы я ни любил воду – в общей сложности за всю жизнь провёл в ней едва несколько часов. И, конечно, не был готов к встрече с океаном.

Более того, я хорошо знал, что океан может убить даже самого опытного и сильного пловца.

«Плыть» куда-либо в океане совершенно бесполезно. Всё, что может человек, – понимать, куда движется вода, и двигаться вместе с ней.

Пловец из меня скверный, да, – но вдруг я обнаружил, что умею долго держаться на воде.

В океанах вода более солёная, чем в морях. Чёрное море и Средиземное держат человека гораздо хуже, чем Атлантический океан или Тихий.

Чтобы держаться на воде в Тихом океане, не требуется больших усилий. Достаточно поднять над поверхностью лицо, нос и рот. Гораздо большие усилия уходят на борьбу с волнами.

Однако на берегу бухты Ханга-Роа я видел местных мальчишек, для которых двухметровые волны были забавой. Почти все пацанчики, от 12 примерно лет и старше, катались на досках; я наблюдал за ними с завистью. В океане они были как дома. Они разбегались и бросались с берега животом на маленькую досочку, едва длиннее их тела, и за считанные минуты уплывали за сотни метров, за прибой, за край бухты, и там гоняли на больших волнах; когда им надоедало, они ложились на доску, ловили нужную волну и за несколько мгновений приезжали прямо на сухой берег, как будто на самокате, – пацаны вскакивали на песок, отряхивались, поправляли мокрые трусы, подхватывали досочки и убегали.

Доски свои они к ногам не привязывали.

Пацанов постарше я видел только один раз: троих, в обтягивающей одежде, у этих доски были уже со шнурами; они вошли в воду и уплыли очень далеко.

И вот, за четыре дня до отъезда, я понял, что буду последним дураком, если не попробую к ним присоединиться.

Денег оставалось – триста долларов. Я всё засадил на жратву и на сувениры. Одних только акульих зубов, подвешенных на гайтанах, приобрёл около десятка. Всем известно, что возвращаться в Москву из далёкого путешествия без подарков не принято.

Но наутро я попросил хозяина Мэлвиса помочь мне арендовать сёрф-борд.