Итак, мы бросили беглый взгляд на абсурдные идеи, проповедуемые разными
народами на земле, и теперь я подхожу, наконец, к доктринам евреев и
христиан. Первые твердят о Боге, но никак не объясняют его происхождение, не
дают никакого о нем представления, не рисуют его образ; стремясь постичь
природу этого сверхбожества всех людей, я нахожу лишь детские аллегории,
недостойные величия того Существа, которого меня призывают принять как
Творца всего сущего; более того, законодатели этого народа рассказывают мне
о своем Боге с вопиющими противоречиями и используют при этом такие слова и
такие краски, которые скорее вызывают отвращение, нежели заставляют служить
ему. Пытаясь объяснить его сущность, они утверждают, что в Священных Книгах
звучит голос этого Бога, но меня поражает, почему, рисуя свой образ, Бог
выбирает такие изобразительные средства, которые побуждают человека
презирать его. Столкнувшись с этим вопросом, я решила внимательно прочитать
эти Книги и не смогла отделаться от мысли, что эти писания не только не
могли быть продиктованы разумом или духом божьим, но воистину они написаны
много позже смерти персонажа, который осмеливается утверждать, что он
дословно передает слова самого Бога. Ха! Ха! Вот так воскликнула я, изучив
всю эту белиберду, и убедилась, что Священные Книги, которые хотят всучить
мне под видом мудрых изречений Всевышнего, не более, чем выдумки мошенников
и шарлатанов, и вместо того, чтобы увидеть там отблеск божественного света,
я нашла дешевое трюкачество, рассчитанное на доверчивых глупцов. В самом
деле, что может быть нелепее, чем описывать на каждой странице, как это
делается в тех Книгах, богоизбранный народ, который Бог якобы сотворил для
себя самого; что может быть глупее, чем рассказывать, налево и направо, всем
прочим народам земли, что Всемогущий обращается лишь к этим кочевникам
пустыни, что он озабочен только их судьбой, что лишь ради их блага он меняет
движение звезд, перекраивает моря-океаны, спускает сверху манну небесную,
как будто этому Богу не было бы гораздо проще проникнуть в их сердца,
просветить их разум, нежели вмешиваться в безупречный промысел Природы, как
будто благосклонное отношение к темному, ничтожному, нищему и почти
неизвестному народу соизмеримо с высшим величием того Существа, которому
приписывают способность всетворения. И как бы я не хотела принять разумом
то, что эти абсурдные Книги стараются вдолбить в голову читателя, мне
пришлось задуматься над единодушным молчанием историков всех сопредельных
народов, которые обязательно должны были отметить в своих хрониках
чрезвычайные события, коими кишит Священное Писание, и этого факта оказалось
достаточно, чтобы зародить во мне сомнение относительно чудес, описанных в
этих баснях. Скажи на милость, что должна я думать, когда именно среди этого
самого народа, так усиленно восхваляющего своего Бога, больше всего
неверующих? Как возможно, что этот Бог осыпает свой народ благодеяниями и
чудесами, а возлюбленный народ этот не верит в своего Бога? Как возможно,
что этот Бог, на манер самых ловких лицедеев, трубит c вершины горы свои
указы, с вершины горы диктует свои высшие законы законодателям этого народа,
который в это самое время там внизу, в долине, сомневается в нем, и в той
долине сооружаются идолы, памятники цинизма, будто нарочно для того, чтобы
мудрый Бог, неистовствующий наверху, получил щелчок по носу? И вот, наконец,
он умирает, этот исключительный человек, только что предложивший евреям,
чудесного Бога, испускает дух, и его смерть сопровождается чудом; уже самим
обилием невероятных событий величие этого Бога должно было навечно
запечатлеться в памяти той расы, которая была свидетелем его величия, но
самое интересное в том, что отпрыски свидетелей того спектакля упорно не
желают признать его величие. |