Подлетая к дому, она вгляделась в защищенные от ветра поля в низинах. Загоны для ягнят уже были установлены. Снега многовато для этого времени года — и чья в том вина? — но у маток свое собственное расписание, что есть снег, что нет. Пастухи знают, какой жестокой может быть погода во время окота, зима никогда не сдается без борьбы.

Тиффани приземлилась во дворе фермы и сказала несколько слов одолженной метле. Метла взмыла в воздух и устремилась назад, в горы. Если знать нужные слова, метла всегда найдет дорогу домой.

Вся семья собралась, было много смеха, чуток слез, обычные восклицания о том, что она растет как на дрожжах и уже мать свою догнала, и тому подобное, что обычно говорится в такие моменты.

Тиффани ничего не успела взять с собой — ни дневник, ни одежду, ничего, кроме крошечного Рога Изобилия, спрятанного у нее в кармане. Это не имело никакого значения. Она не убегала от, она бежала к — и вот она здесь, в ожидании самой себя. Она снова могла чувствовать свою землю под ногами.

Тиффани повесила остроконечную шляпу на дверь и пошла помогать устанавливать загоны.

Хороший выдался денек. Солнечным лучам удавалось просочиться сквозь серую пелену. На фоне белого снега все краски казались такими яркими, как будто само их пристуствие придавало им особый блеск. Старая упряжь в конюшне сияла, как серебро; даже коричневый и серый цвета, обычно казавшиеся такими тусклыми, приобрели новую жизнь.

Она достала коробку с красками и пару листов драгоценной бумаги и попробовала изобразить, что видела вокруг себя. Вот еще один вид магии. Перенесите на бумагу свет и тени в том порядке, в котором их оставляет любой предмет, и вы получите сам предмет. До сих пор ей доводилось рисовать лишь цветными мелками. Краски были намного лучше.

День был хороший. День был как раз по ней. Она чувствовала, как возвращаются, как проявляют себя спрятавшиеся до поры до времени частицы ее самой. Завтра настанут будни, завтра на ферму придут нервничающие люди, чтобы просить ведьму о помощи. Когда боль слишком сильна, никого не волнует, что в последний раз он видел ведьму двух лет отроду в одной нательной рубашонке.

Завтра… может быть что угодно. Но сегодня зимний день был полон красок.

Глава двеннадцатая. Щука

По плоскогорью распространялись странные слухи. Говорили о лодке старика, что жил в хижине у реки сразу за водопадом. Говорили, что весла в лодке задвигались сами по себе и она уплыла прочь с такой скоростью, что аж выскакивала из воды, как стрекоза, но в ней никого не было. Позже ее нашли привязанной к берегу около Двурубах, там, где вдоль реки проходит почтовый тракт. Затем карета ночной почты, стоящая перед постоялым двором, уехала без кучера, оставив позади всю почту. Кучер одолжил коня и бросился в погоню. Он нашел карету перед самым Мелом, все дверцы были распахнуты и одной лошади не доставало.

Через пару дней лошадь вернул хорошо одетый юноша, который сказал, что нашел ее одиноко бродящую. Удивительно, но она была накормлена и ухожена.

* * *

Замковые стены были толстыми-претолстыми, и лучше про них не скажешь. Ночью в замке стражи не было, потому что они запирали вход в восемь часов и расходились по домам. Пост принимал Старина Роббинс, служивший когда-то стражником, а сейчас ставший ночным сторожом. Но все знали, что часов в девять он засыпал перед камином. У него была старая труба, в которую он должен был трубить в случае нападения, но никто не был уверен, что он и впрямь затрубит.

Роланд спал в Цапельной Башне, потому что в нее вела длинная лестница, по которой его тетушки карабкаться не любили. Стены в Башне тоже были очень-преочень толстыми, что было только к лучшему, поскольку часиков в 11 ему в ухо кто-то оглушительно затрубил.

Он вскочил с кровати, запутался в пуховом одеяле, подскользнулся на коврике, покрывающем ледяной каменный пол, ударился головой о буфет и с третьей отчаянной попытки умудрился зажечь свечу.