Он остановился рядом:

— На следующей неделе я уезжаю. Срок моей службы закончился. Я хочу, чтобы ты вернулась со мной в Англию.

— Я не могу, — хриплым от обиды голосом сказала Робин. — Я нужна людям здесь.

— Дома ты нужна не меньше. Например, своим родителям. Своим друзьям. — Он хотел взять ее за руку, но Робин, не выносившая чужих прикосновений, отпрянула. И тут Нил решительно сказал: — У тебя есть будущее, хотя сейчас ты в него и не веришь. Ты должна вернуться и начать жизнь сначала. Должна утешить своих родителей, потерявших сына, и занять место, которое ждет тебя в «Ройял Фри». Робин, ты уже внесла свою лепту. Я в последний раз говорю тебе, что нужно делать. Обещаю.

После его ухода Робин сидела в одиночестве и смотрела, как заходит солнце. Внезапно перед ее умственным взором предстали мерцающие зеленые водоросли под поверхностью реки у фермы Блэкмер; она ощутила горько-соленый запах бальзамина и водяного кресса. Она потерла лоб, не понимая причины вспыхнувшей внутри тоски — первого настоящего чувства, испытанного после гибели Джо. Робин растерянно обхватила себя руками, глядя на горы, но думая о доме.

Элен стояла на перроне. Доктор Шнейдер дала ей взаймы и объяснила, как пользоваться расписанием железных дорог. Теперь она держала в одной руке чемоданчик, в другой как талисман сжимала подаренную Адамом шкатулочку и ждала лондонского поезда.

Вскоре тот влетел на станцию, окутанный клубами дыма. Элен открыла дверь и вошла в вагон. Она думала, что будет бояться и нервничать, но ощущала только ожидание и нетерпение. Элен никогда не была в Лондоне, и возможность увидеть то, о чем она только читала в книгах, действовала на нее возбуждающе.

Она решила выписаться из больницы только вчера вечером. Внезапно ей стало ясно, что если ты представляешь собой чистый лист бумаги, то рано или поздно должен начать рисовать на нем. Ей хотелось рисовать все. Узнавать новые места, людей и делать то, чего она никогда не делала. Хотелось сходить на балет и на футбол. Провести отпуск на берегу моря и увидеть горы Шотландии. Подняться на эскалаторе большого магазина и сделать перманент. В одиночку смотреть на закат и встречать восход в объятиях любимого. А потом она нарисует на своем чистом листе бумаги детей. Своих собственных детей. Но с этим можно подождать; сначала она должна сделать много других дел.

Поезд отошел от перрона. Приближаясь к Лондону, она смотрела, как деревни постепенно сменяются поселками, а поселки городами, и думала, что есть имя, которое нужно записать на ее грифельной доске. Элен представила себе собственную руку, с красивыми росчерками и завитушками выводящую имя «Адам».

Глава девятнадцатая

За время ее отсутствия веранда зимнего дома рухнула; треснувший балкон висел криво; обнажившиеся выцветшие балки напоминали сломанные кости. Пробравшись сквозь заросли крапивы и куманики к заднему крыльцу, Робин поковыряла ногтем сгнившую доску и увидела, что на землю посыпалась струйка коричневой пыли.

Пруд превратился в яму с высохшими водорослями; лишь в самом глубоком месте виднелся маленький кружок черной воды. Над ее поверхностью носились комары, а в мрачной темной глубине извивались угри. Повсюду стоял запах гниющей растительности. Робин поднялась по узким ступеням. Над пересохшим прудом торчали побелевшие от солнца деревянные кронштейны, которым нечего было держать.

Дикий плющ снова змеился по стенам хижины, оплетая дверь и окна. Когда она срывала лозы, тонкие, как волоски, побеги продолжали цепляться за дерево. Толчком открыв дверь, Робин увидела сквозь крышу зазубренные клочки голубого неба. На полу лежала разбитая черепица, на верхушке дровяной печи какая-то птица свила себе гнездо. Робин вспомнила день приезда на ферму Блэкмер.