Водитель выпрыгнул из кабины и пошел к ней.

— Я — подруга… — она замялась, пытаясь вспомнить последнюю фамилию Вивьен, — миссис Фарр.

— Миссис Фарр здесь больше не живет. Продала дом со всеми потрохами. Странное место, ей-богу. Куча всяких закутков там, где и в голову не придет искать.

— Вы не знаете, где теперь живет миссис Фарр?

— Понятия не имею, красавица.

— Как вы думаете, — глядя на него, нерешительно начала Робин, — можно мне заглянуть в дом? Хотя бы на минутку?

Он огорченно покачал головой.

— Это будет стоить мне работы. Понимаете, дом принадлежит государству. — Он постучал себя по носу. — Только между нами… Тут сидят головастые типы в белых халатах.

— Ох… — Робин почувствовала, что все напрасно.

Мужчина пошел к своему грузовику, потом обернулся и добавил:

— Думаю, это имеет отношение к следующей войне.

— К войне? — переспросила она. — К какой войне?

Ответа Робин не получила.

Она немного постояла у закрытых ворот, а потом пошла на станцию. Обернулась всего один раз и увидела на темнеющем небе силуэт маленького бельведера. Лучи заходящего солнца посеребрили старый камень так, что крыша и колонны казались покрытыми тонким слоем снега.

Пока Робин была в Испании, ее комнату сдали, но зато автор детективов выехал из квартиры Джо. Страх прийти туда был больше страха увидеть родителей, но когда Робин отперла дверь и огляделась, знакомая обстановка подействовала на нее успокаивающе. Часть ее жизни умерла вместе с Джо, но, по крайней мере, здесь все убеждало ее, что эти годы действительно были. Она не обнаружила Джо в Хоуксдене; ей не позволили вспомнить чудесные старые времена, которые они втроем проводили в Лонг-Ферри. Но здесь, в квартире, сидя на продавленном старом диване и накинув на плечи старый летний пиджак Джо, она могла по-настоящему оплакать любимого. Она подмела комнаты и вытерла пыль, уничтожая следы долгого отсутствия. Когда Робин решила вскипятить чайник и зажгла газовую плиту, ей показалось, что на лестнице звучат быстрые шаги Джо. Сейчас он откроет дверь и улыбнется ей…

Она часто разговаривала с ним. Приходя домой после первой изматывающей недели учебы, Робин говорила: «Ужасный день, Джо… Я препарировала легкое и уронила его на пол. В метро было полно народу, а я забыла купить поесть, так что придется грызть крекеры. Ну да ладно, обойдется». По утрам, готовясь к лекциям, она бормотала: «Пальто, сумка, книги… Как ты думаешь, пойдет дождь? Да, возьму зонтик. Ах, да, шляпа… Спасибо тебе, Джо». Если бы кто-нибудь услышал ее, то наверняка решил бы, что она сумасшедшая, но Робин не было до этого дела. Некоторые дни были лучше других. В хорошие дни исступленное неверие в его смерть, которое изматывало Робин в Испании, уступало место тихому удовольствию от того, что Джо по-прежнему рядом. В плохие дни ее голос эхом отдавался в пустых стенах.

Она покупала газеты, но сил хватало только на то, чтобы просматривать заголовки. По ночам ей снился передвижной госпиталь. Картины, которые хотелось забыть, возвращались к ней, как прокрученная назад кинолента. Она знала, что республиканская Испания падет, а затем неизбежно будет другая война. И с горечью думала, что через несколько лет все начнется сначала. Она пыталась этому помешать. Она и подобные ей. И что же?

Через месяц занятий в «Ройял Фри» она получила письмо от Элен. Из конверта выпало приглашение на свадьбу Элен с Адамом. Робин положила его на каминную полку и начала мысленно составлять вежливый отказ. А потом прочитала письмо:

«Ты помнишь, как мы клялись праздновать главные события женской жизни? Мы праздновали свадьбу Майи и начало твоей работы, но я никогда ничего не праздновала.