|
Вдоль триклиния с одной стороны выстроились его бородатые, краснолицые бояре, тоже все в шелковых камизионах и диветисионах с чужого плеча, а с другой – воины, все как один рослые, светловолосые, в дорогих доспехах. За шелковыми занавесями по сторонам покоя играли свирели и кифары. Ермий силился скрыть удивленную усмешку, но не мог не признать: вышло весьма похоже на прием у василевса, когда с одной стороны стоят высшие сановники, а с другой – телохранители-«львы». Кстати, набираемые из норманнов и очень схожие видом с этими своими соплеменниками. Отличие состояло лишь в том, что шлемы и панцири у телохранителей были разные, а среди сановников не нашлось ни одного евнуха – сплошь бородачи.
– Кесаря Эльга и его супругу надлежит приветствовать, припадая к стопам, – на хорошем греческом языке сообщил ему толмач и провожатый. Звали его Николай, и был он, судя по всему, из слависиан, что еще Юстинианом были триста лет назад перемещены сюда десятками тысяч. – Таким образом дозволено приветствовать лишь самого василевса, – возразил Ермий – рослый, лысеющий человек средних лет. Неустанные труды подорвали его здоровье: он постоянно покашливал, щеки под черной бородой были впалыми, смуглая кожа плотно обтянула высокий лоб. – Не нравится – поворачивай назад, – буркнул Николай. – До ворот я провожу. «Непременно добейся свидания с ним! – вспомнил Ермий наставления патрикия Феофана. – Добейся, чтобы он тебя выслушал». Ну, что же – как ни борется церковь с остатками эллинских обычаев, на Брумалии женщины переодеваются мужчинами, рабы – господами. Если думать, что сейчас на Брумалии, то можно в шутку поклониться варвару, будто он василевс – кормчий христианского корабля. Главное, никому потом об этом не рассказывать, чтобы не сочли за измену… А очутившись перед самозванным августом, Ермий понял, откуда у того познания в дворцовом обиходе. Рядом с его троном стоял еще один, поменьше, и на нем сидела женщина лет семнадцати, белокурая, очень красивая, одетая в яркие шелка с золотой вышивкой и самоцветной каймой. Если бы Ермий не знал, кто она такая, то легко поверил бы, что скифский архонт и впрямь привез свою жену-архонтиссу. Но Ермий ее знал, хоть и понаслышке. Это была Акилина, беглая монахиня из монастыря Марии Магдалины. Ее привезли туда среди других гулящих девок, чтобы вернуть на путь спасения. Но там же, с позволения брата-патриарха, ее и других таких монахинь, молодых, красивых и искусных в любви, посещали младшие василевсы, Стефан и Константин. Поэтому исчезновение этих девушек, Акилины и Танасии, из монастыря после набега варваров стало широко известно в Мега Палатионе и Великом Городе – об этом говорили под рукой, и тем не менее знали все. И если не думать о том, что это всего лишь потаскуха с Месы, то ничего удивительного, если ее удостоили своим вниманием младшие василевсы, а скифский архонт приблизил к себе и даже величает супругой. Родись эта женщина в Порфировой палате, где появляются на свет царские дети, – о ее красоте ходили бы сказания по всему обитаемому миру, превознося как новую Прекрасную Елену. Впечатление от красоты портило лишь вызывающее, почти хищное выражение глаз небесной голубизны: это были глаза не монахини, а волчицы. Истинная пара для вождя скифов, прославленных жестокостью нравов. Царский уклад не позволяет царице в Мега Палатионе принимать гостей вместе с венценосным супругом. Августе они приходят поклониться отдельно, в присутствии ее собственного двора из знатных жен и евнухов. Но варварская «царица» Акилина желала присутствовать при том, как царедворцы настоящего августа будут лобызать башмак ее нового скифского «супруга». Возле ее трона столпились женщины, такие же нарядные и увешанные украшениями, – пересмеивались между собой, глядя, как Ермий приближается к бывшей потаскухе. |
