В ответ агентики продемонстрировали чёртову уйму своих зубов.

Лиза же достала полный магиком ингалятор и тут же вкатила огромную дозу. Кажется, агентша приподняла одну из своих прекрасненьких бровок, да и только. После подписания бумажек Лиза могла заниматься практически чем угодно. А Лиза знала, чего хотела.

Мы создавали Королей три недели, то есть — основную запись. Я находил множество причин, чтобы не бывать у Рубина, и даже в какие-то из них верил сам. А Лиза так у него и оставалась, хотя агентов это, в свете увиденного там, не очень то радовало. Они полагали, что в этой берлоге не очень то безопасно. Рубин позже рассказал, что ему пришлось заставить своего агента позвонить им и навести бучу, но после этого они успокоились. До того момента я и не думал даже, что у Рубина тоже есть собственный агент. Просто, зная его, очень легко позабыть, что Рубин Старк на самом деле гораздо известней, чем, полагаю, Лиза могла бы когда-нибудь стать.

Я знал, что мы работаем над чем-то крутым, но никогда ведь не угадаешь — насколько популярной вещь станет в дальнейшем.

Но всё то время, проведённое в Пилоте, я был полностью погружён в работу. Лиза была потрясающа. Казалось, она рождена для этого искусства, несмотря даже на то, что когда она родилась, никакой подобной технологии ещё не было и в помине. И видя воочию что-то подобное, невольно думаешь — сколько же тысяч, может — миллионов, феноменальных художников так и сгинуло безвестно во тьме веков. Тех, что не стали живописцами, поэтами, саксофонистами, но носили всё внутри, эти нейро-колебания, ожидающие лишь необходимую для записи микросхему.

За время совместной работы я узнал о жизни Лизы кое-какие малозначительные факты: что родилась она в Винсдоре; что её отец был американец, служил в Перу, и что домой он вернулся полуслепым психом; что все неполадки её тела — врождённые; и что язвы на её коже от того, что она вынуждена носить экзоскелет не снимая, потому что начинает задыхаться и чахнуть от одной мысли о полной своей, без него, беспомощности; и что она подсела на магик, и ежедневно вдыхает столько, что хватит подсадить целую футбольную команду.

Агентики притащили наёмных медиков, те подложили пористые прокладки под прутья её скелета и наложили микропорные бинты поверх нарывов. Они накачали её витаминами и пробовали посадить на диету, но никто даже не пытался забрать у неё ингалятор.

Он выцепили также парикмахеров и визажистов, костюмеров и имидж-мейкеров, а заодно шустрых пиар-хомячков. И она перенесла всё это с чем-то, очень похожим на улыбку.

Все эти три недели мы почти не общались. Только студийные, сугубо профессиональные разговоры, такой совершенно узкопрофильный слэнг. Образы, ею рождённые, были так сильны и чётки, что как-то объяснять их эффект и смысл, в общем-то, не было. Я записывал то, что из неё шло, и работал над ним, после же — транслировал материал ей. Она говорила «да», либо «нет», но обычно — «да». Агентики взяли это на заметку, одобрили, и, похлопав Макса по спине, пригласили пообедать, ну а моё жалованье, соответственно, выросло.

Я был профессионалом всё-таки. Полезным, всесторонним и вежливым. И я полагал, что теперь уже не сломаюсь, и не вспоминал больше о той ночи, когда разрыдался. И я также понимал, что лучше Королей ничего ещё не делал, а это ценно уже само по себе.

Но одним утром, около шести, после долгого-предолгого сеанса, когда она впервые выдала тот зловещий эпизод с котильоном, который один парнишка позже назовёт Танцем Призраков, она заговорила со мной.