Где в ополовнике чистых небес –

Варево Ада:

Девки колибри, торговец, что бес,

Стыдное стадо?!

Матерь Мария, да то – Вавилон!

Все здесь прогнило

До сердцевины, до млечных пелен, –

Ты уловила?..

Ты угадала, куда Ты пришла

Из запределья –

Молимся в храме, где сырость и мгла,

В срамном приделе…

– Вижу, все вижу, родная моя.

Глотки да крикнут!

Очи да зрят!.. Но в ночи бытия

Обры изникнут.

Вижу, свидетельствую: то конец.

Одр деревянный.

Бражница мать. Доходяга отец.

Сын окаянный.

Музыка – волком бежит по степи,

Скалится дико…

Но говорю тебе: не разлюби

Горнего лика!

Мы, человеки, крутясь и мечась,

Тут умираем

Лишь для того, чтобы слякоть и грязь

Глянули – Раем!

Вертят богачки куничьи хвосты –

Дети приюта…

Мы умираем?.. Ох, дура же ты:

Лишь на минуту!..

Я в небесах проживаю теперь.

Но, коли худо, –

Мне отворяется царская дверь

Света и чуда,

И я схожу во казарму, в тюрьму,

Во плащ палатку,

Чтоб от любови, вперяясь во тьму,

Плакали сладко,

Чтобы, шепча: "Боже, грешных прости!.." –

Нежностью чтобы пронзясь до кости,

Хлеб и монету

Бедным совали из потной горсти,

Горбясь по свету.

ГРАД АРМАГЕДДОН

1.

…Всей тяжестью. Всем молотом. Всем дном

Дворов и свалок. Станций. Площадей.

Всем небоскребом рухнувшим. Всем Днем –

О если б Судным! – меж чужих людей.

Всем слэнгом проклятущим. Языком,

Где запросто двунадесять сплелись.

Всем групповым насильем. И замком

Амбарным – на двери, где шавка – ввысь

Скулит так тонко!.. безнадежно так… –

Всем каменным, огнистым животом –

Обвалом, селем навалился мрак,

Сколькиконечным?.. – не сочтешь! – крестом.

Мне душно, лютый град Армагеддон.

Из твоего подвала – вон, на свет

Рождаясь, испускаем рыбий стон

В январский пляс над головой – планет.

Да, в метрике царапали: “Арма

геддонский исполком и райсовет…”

Тех слов не знают. Им – сводить с ума

Грядущих, тех, кого в помине нет.

А я пацанка. Флажное шитье

Да галстучная кройка впопыхах.

С вокзальных башен брызнет воронье,

Когда иду со знаменем в руках.

Так сквозь асфальт – слеза зеленых трав.

Так из абортниц – мать: “Я сохраню!”

Средь серп и молот краснозвездных слав –

Оставьте место Божьему огню…

Но давит Тьма. Сменили ярлыки,

А глыба катит, прижимает плоть.

Ни напряженьем молодой тоски,

Ни яростью ее не побороть.

Ни яростью, ни старостью, – а жить

Нам здесь! Да здесь и умирать!

На площади блаженный шепчет: “Пить”.

И фарисей – неслышно: “…твою мать”.

Нет жалости. В помине нет любви.

Нет умиранья. Воскрешенья – нет.

Ну что же, град Армагеддон, – живи!

В пустыне неба твой горящий след.

И я, в твоем роддоме крещена

Злом, пылью, паутиной, сквозняком, –

Твоим мужам бессильным я – жена,

Да выбью стекла сорванным замком.