— О чем вы тогда разговаривали, вспомни?

— Не знаю.

— Вы говорили о твоем возвращении в колледж?

— Да. Точно, мы обсуждали возвращение в колледж. И алименты. Прекращение отцом выплаты алиментов.

У него была своеобразная манера ухватиться за предложение и повернуть его по своему усмотрению. Только что он не мог припомнить, о чем они с Морин разговаривали. Но как только я предложил приемлемую для разговора тему, он тут же за нее ухватился и готов был расширить и углубить ее. Задай я подобный вопрос своему клиенту в зале суда, адвокат противной стороны тут же вскочил бы и протестовал на том основании, что я, мол, подсказываю свидетелю. Я решил быть с ним более осторожным.

— Как долго вы разговаривали, Майкл?

— Ну… допоздна. У меня нет часов.

— Тогда как же ты определил, что уже поздно?

— Ну… она сказала, что уже поздно.

— Кто сказал, что уже поздно?

— Морин.

— А потом?

— Не знаю, что было потом.

— Тогда ты схватил нож?

— Не помню. Я уже сто раз говорил, что не помню!

— Майкл, во время вашей с Морин беседы ты встал из-за стола и схватил нож. Это ты рассказал Юренбергу в своем заявлении. Я хочу знать причину. Я хочу знать, что такое было сказано, что побудило тебя…

— Ничего. Убирайтесь вы к черту. Ничего такого сказано не было!

— Ты просто так схватил нож?

— Да.

— Ни с того ни с сего?

— Не помню.

— Только что ты утверждал, что Морин обратила внимание на то, что уже поздно…

— Она сказала, что хотела бы лечь спать, так как уже поздно.

— Это в точности ее слова? Можешь вспомнить?

— Она сказала, что она… что ей завтра предстоит трудный день и уже поздно и она собирается лечь спать.

— Это похоже на…

— Это ее слова.

«Он был у нас прошлый вторник. Они с Морин полночи сидели на кухне и разговаривали. По-настоящему сердечная беседа. О том, что я перестал платить алименты, о его возвращении в колледж — они бы никогда не кончили, если бы я не сказал, что собираюсь лечь спать, поскольку завтра у меня трудный день».

— Это похоже на то, что рассказывал твой отец.

— Отца там не было.

— Не в ночь с воскресенья на понедельник, Майкл, а раньше, в ночь со вторника на среду. Когда вы с Морин за полночь беседовали за тем же кухонным столом.

— Мы… разговаривали и в воскресенье ночью тоже.

— Неужели?

— Да, я же говорил вам, мы…

— И ты так и не поинтересовался, чего она все-таки боится?

— Нет.

— Но ты же сам говорил, что из-за этого ты и отправился к ней в дом.

— Точно.

— Ты поймал машину на Стоун-Крэб…

— Да.

— …потому что Морин чего-то боялась…

— Я…

— …а потом взял и убил ее?

Он не ответил.

— Майкл?

Он по-прежнему молчал.

— Майкл, скажи мне, кто звонил тебе в воскресенье вечером?

— Морин. Я же говорил вам, что это была Морин.

— Майкл, а по-моему, тебе звонила не Морин. Я думаю, что, когда ты приехал, Морин уже была мертва.

Он затряс головой.

— Кто ее убил, Майкл? Знаешь ты, кто ее убил?

На другом конце коридора послышался лязг открываемой двери и поспешные шаги.