– Я понимаю, сударыня, тюрьма не очень удобное место для молодой, изысканной женщины. Я также понимаю и вашу тревогу о младенце, оставленном на попечении родни. Но все, что вы рассказали мне до этого, не вносит ясности в дело, да и кое-что прибавилось! – Сердюков, чтобы придать себе больше уверенности, широкими шагами ходил по кабинету.

– Что же прибавилось? – спросила вдова, но в голосе ее следователь не услышал желанного испуга, который так часто помогал ему в подобных ситуациях.

Остановившись напротив, он внимательно посмотрел в лицо женщины, пытаясь прочесть там следы душевной борьбы или раскаяния. Но лицо было спокойно, хотя прекрасные зеленые глаза все еще хранили следы недавних слез. Маргарита Павловна выдержала его испытующий взгляд и, слегка усмехнувшись, произнесла:

– Вы по-прежнему держите меня за злодейку, отправившую на тот свет своего супруга?

Сердюков вздохнул:

– Я был бы рад иметь факты, опровергающие данные прискорбные для вас утверждения.

Но обстоятельства таковы, что я должен рассматривать все версии происшедшего. Однако нынче я хотел говорить с вами о другом – о вашей падчерице Варваре Платоновне. Не расскажите ли вы мне о том времени, когда вы и Варя не были родственниками, как тогда складывались ваши с ней отношения?

Константин Митрофанович подошел к стулу и наконец сел.

Прозорова помолчала немного и, пожав плечами, произнесла:

– Но ведь вы и без того знаете, что я выросла в доме у Прозоровых, что Варя мне с детства как сестра!

– Прошу вас, чуть подробнее, любая деталь важна сейчас!

– Важна для кого?

– Для вас, дорогая моя, для вас, прежде всего!

Маргарита Павловна вяло кивнула и с неохотой продолжила:

– Вероятно вам известно, что я с десяти лет тесно связана с Прозоровыми. Мой отец, Нелидов Павел Гаврилович, и Платон Петрович Прозоров были дружны с юности. Они оба хотели перевернуть мир, послужить Отечеству, словом, были окрылены великими мечтаниями. Отец мой был во многих начинаниях талантлив, но как часто бывает с подобного рода людьми, он совершенно не мог определить себе достойное место в жизни и метался из стороны в сторону. Платон Петрович высоко ценил друга, пытался помогать, но отец был горд и не терпел подачек. К этому надо прибавить постоянное безденежье и мучительные поиски достойного жалованья. Сколько себя помню, маман всегда была сильно больна, лечение съедало все наши доходы. Имение Гореловка, доставшееся ей по наследству, было заложено-перезаложено, а затем и продано за долги. Потом матушки не стало, отец и я поселились вместе с маминой теткой в ее доме на Васильевском острове. Бедный папа пристрастился к возлияниям, и дело стало совсем плохо. Конец был ужасный!

Растрата казенных денег банка и.., и пуля из пистолета положила конец его земным мучениям!

Маргарита Павловна замолчала, слезы собирались на ее глазах, но она силилась не плакать.

Молчал и Сердюков, который с подобными историями сталкивался постоянно. Наконец Прозорова продолжила свой печальный рассказ:

– Платон Петрович, когда узнал о несчастье, выплатил отцовские долги, выкупил и продал Гореловку, а деньги были положены в банк на мое имя. Я осталась под присмотром материной тетки Аграфены Тихоновны. Но Прозоров очень жалел меня и часто брал в свой дом. Ну а когда и его супруга, мать Вари, скончалась, он и вовсе решил, что две сироты должны расти рядом. Я училась в частном женском пансионе вместе с Варей.

Я проводила в их усадьбе Цветочное все лето, в их доме на Казанской улице – и Рождество, и Пасху. Когда нам исполнилось по шестнадцать лет, Платон Петрович заказал дочери и мне роскошный гардероб, и мы стали выезжать в свет.

– И все эго время вы были дружны с Варварой Платоновной?

– Конечно, мы были как сестры.