Все собрались, и нарядная кавалькада во главе с женихом и невестой тронулась в путь. Гости любовались прекрасной парой. Широкоплечий, статный Гривин ловко сидел в седле. Варя в амазонке густого темно-розового цвета, с развевающейся вуалью невольно приковывала взгляды присутствующих своей изящной посадкой и грациозными движениями, под стать своей великолепной белой кобыле. Наездница тронула поводья, и чуткое животное пошло рысью. Свежий воздух пьянил. Солнечные лучи, рассеиваясь через листья деревьев, под которыми проезжали гуляющие, образовывали на земле причудливые узоры. В ветвях пели и радовались жизни птицы. Гости, смеясь и щебеча подобно пернатым, пересекали живописную рощу. Неожиданно Варвара почувствовала себя дурно, голова закружилась. Она испугалась и покрепче ухватила поводья. Но Миа уже почуяла неуверенность седока и, взбрыкнув, понеслась вперед. Варя пыталась укротить лошадь хлыстом, но животное не слушалось ударов слабеющей руки. Варя слышала позади себя испуганные крики, видела, что Гривин пытается догнать ее и перехватить поводья, но безуспешно. В следующее мгновение Миа выскочила к оврагу и прыгнула, но споткнулась об огромные, безобразно торчащие корни старых деревьев. Варя с ужасом почувствовала, что падает, и закрыла глаза. Сильный удар сопровождался нестерпимой болью, и несчастная лишилась чувств.

Глава двадцать первая

Сознание возвращалось долго, рывками. Варя словно выплывала из тяжелого страшного сна, наполненного кошмарными образами, непонятными звуками и неприятными ощущениями во всем теле. Девушка открыла глаза и увидела потолок своей спальни, зашторенные окна, чье-то лицо, с тревогой наклонившееся над ней. Это был доктор. И тут Варя вспомнила все, и злоба вскипела в ней. Она попыталась приподняться, чтобы половчее оттолкнуть любовника, но не смогла. Варя сделала еще одну попытку, но безуспешно. Доктор со страхом следил за ее отчаянными усилиями.

– Господи, что со мной, доктор? – прохрипела девушка.

– Боюсь, что вы повредили позвоночник от неудачного падения и теперь не можете двигать ногами, – побелевшими губами прошептал Литвиненко.

– Но ведь это временно, это пройдет, ведь ты вылечишь меня? – закричала Варя.

Доктор отвел глаза:

– Я сделаю все мыслимое и немыслимое для тебя!

– Спасибо, ты уже постарался!

– Но ведь я предупреждал, я говорил, что ты слаба!

– Я не знаю, что со мной стало, я не могла управиться с Миа. И лошадь будто взбесилась!

Что с ней?

– Расшиблась насмерть и все себе переломала. Платон Петрович пристрелил, чтоб не мучилась.

Варя замерла. Ужас и отчаяние овладели ее.

Она бессильно откинулась на подушки и замерла.

Почему ее никто не пристрелил! Ее участь теперь ужасней судьбы злополучной Миа!

Началась борьба с недугом и с собой, своим желанием тотчас же умереть. Жизнь потеряла смысл. Никто и ничто не приносило ей утешения. Постоянно думала только об одном – за что? И понимала, за что. За грехи, за гордыню, за спесь и самолюбие. За то, что не любила и не ценила чувств других. Но это жестокое самобичевание только усугубляло ее страдания. Литвиненко раздражал, а ведь и его самого, и его лечение приходилось терпеть. Невыносимо было также видеть серого от горя отца, враз постаревшего. Но тяжелее всего было видеть Марго, которая, казалось, потеряла рассудок и целый день пребывала около больной в отчаянном оцепенении, бесконечно шепча слова молитвы и прося прощения. В этой бесконечной череде боли и отчаяния один Гривин почему-то не вызывал у Вари тоски и раздражения.