Я привязала ядро в чулке к поясу и по сгущавшейся тьме понимала, что глубина должна превысить восемнадцать метров. Я заметила поверхность, только когда почти коснулась ее. Как только пушечное ядро легло на скалистое дно, я сняла его с пояса. Ничего не было видно, но впереди был желтый свет, это мог быть только фонарик в шлеме Чеда. Я быстро поплыла в том направлении и увидела два мешка на толстом канате, их уже начали поднимать. Мои глаза теперь привыкли к темноте, и, когда Чед повернулся, я увидела сзади него останки корабля, разбросанные как раз так, как он нарисовал, с черной дырой, которую он сделал ломом в остове корабля, чтобы вытаскивать сундуки.

Я подплыла к нему и зависла над ним, приблизив лицо к стеклу шлема. Бог ведает, что он подумал в тот момент. Я была освещена его фонариком и не могла рассмотреть выражение его лица. Я закрыла глаза, чтобы сохранить способность видеть в темноте. Я подержалась за его плечо, немного отплыла, затем указала в направлении остова корабля настойчивым движением, маня его туда.

По прошествии нескольких секунд его рука нежно потрепала меня по щеке. Я обернулась, открыла глаза и начала перебираться к пролому. Я теперь находилась под водой уже секунд девяносто и испытывала большее давление, но страха не было. Чед последовал за мной: я определила это по свету его фонаря. В своих неуклюжих ботинках он не успевал за мной, но, достигнув пролома и взглянув на него, я увидела, что он наклонился вперед, пытаясь двигаться быстрее. Я была теперь уверена, что он понял меня, и подозревала, что Оливер уже что то сказал по телефону, злорадствуя по поводу своего триумфа. Рисунки Чеда отпечатались в моей памяти: я повернула направо, пробиваясь почти через полную тьму. Я была теперь внутри корабля, в каюте, где Чед обнаружил монеты Марии Луизы, и знала: если мы найдем ту каюту, соседнюю, – и если наши надежды не тщетны – мы выживем.

Доска с заклепками царапнула меня. Я отодвинула ее… чуть наверх… и моя голова оказалась на поверхности воды. Я была в совершенной тьме, стояла на четвереньках, впуская в легкие воздух, странный и насыщенный влагой, однако полный животворного кислорода. Огромный воздушный пузырь, который образовался в каюте, не рассосался. Тьму прорезал слабый свет. Я обернулась и увидела фонарик Чеда. Его шлем вырос из воды, намного дальше от меня: ведь он поднимался вертикально. Пока он подходил ко мне, мне было слышно шипение воздуха через регулярные интервалы, но, когда он вышел из воды по пояс, звук выходящего воздуха прекратился. Я поняла: наверху, шестнадцатью фатомами выше, мачете Жонжона прекратило поступление воздуха в шланг.

Чед прошел три шага и рухнул на колени, подняв руки к шлему, пытаясь отвинтить его от грудной пластины. Я бросилась помогать ему. Его рука коснулась моего лица, и я почувствовала, как он прижал палец к моим губам. Я потрепала его по руке в знак того, что поняла: мне нельзя говорить, как только сниму с него шлем. Мой голос услышит Оливер по телефону. Я схватила металлическую сферу и повернула ее со всей силы. Она поддалась, и мы вместе сняли ее с головы Чеда. Но он не позволил себе вдохнуть воздух прежде, чем опустил шлем под воду: ни один звук не донесся до Оливера по телефону. Затем он сказал странным, задыхающимся и необычно низким в этой пустоте голосом:

– Можешь не рассказывать, что произошло, Кейси. Он сам рассказывал мне это минуту назад. Он думает, что ты заперта в каюте.

– Да, но я вылезла через иллюминатор. Выходи из воды, Чед. – Я взяла его за руку и вытащила на покатую поверхность потолка перевернутой каюты. Свет фонарика опущенного под воду шлема пронизал тьму, и я увидела, что в дальнем углу с потолка что то свисает: груда костей, заключенная между стулом и столом, поросшими водорослями. Именно так описывал его Чед.

– Боже праведный, Кейси, я думал, у меня галлюцинации, когда ты подплыла ко мне.