— Наверное, почти такая же трудная, как вести еженедельную газетную колонку, — заметил Конде. — Лисетта рассказывала вам о своих проблемах?

— Каких проблемах? — переспросила Каридад с таким выражением, будто услышала очевидную нелепость, и губы ее чуть растянулись в подобии улыбки. Она подняла ладонь на уровень груди и растопырила пальцы для более убедительного подсчета: — У Лисетты было все: жилье, образование, активная общественная жизнь, хорошие отметки, одежда, молодость…

Пальцев одной руки не хватило, чтобы пересчитать все материальные и духовные блага, какими пользовалась Лисетта, и две беспомощные слезинки потекли по увядающим щекам Каридад. Ее голос вдруг лишился силы и уверенности, и она замолчала. Не умеет плакать, отметил про себя Конде и ощутил жалость к этой женщине, которая на самом деле давным-давно потеряла единственную дочь. Лейтенант посмотрел на Маноло, показав взглядом, что сам продолжит допрос. Тот затушил сигарету в широкой пепельнице из цветного стекла и откинулся на спинку кресла.

— Каридад, разговор, конечно, не из приятных, но его не избежать, поймите. Мы должны разобраться в том, что произошло.

— Да-да, я понимаю, — сказала она, разглаживая кулачком морщины под глазами.

— А произошло нечто необычное. Вашу дочь убили не для того, чтобы ограбить, поскольку, как вы сами знаете, ничего из ценных вещей не пропало. Изнасилование тоже не рядовое, ее мучили, пытали. Но самое тревожное то, что в тот вечер в ее квартире звучала музыка, танцевали и курили марихуану.

Каридад широко раскрыла глаза, а затем медленно опустила веки. Одна рука, движимая каким-то глубинным инстинктом, поднялась к колыхающейся под джемпером груди, словно желая придержать ее. Женщина сникла и, казалось, сразу постарела лет на десять.

— Лисетта употребляла наркотики? — напрямую спросил Конде, используя возникшее у него преимущество.

— Нет-нет, как вы могли подумать такое! — возмутилась Каридад, немного приходя в себя после минутного замешательства. — Это невозможно! Да, она встречалась с разными молодыми людьми, бывала на вечеринках, выпивала иногда, но чтобы наркотики — нет! Кто вам сказал про нее такое? К вашему сведению, она с шестнадцати лет член Союза молодых коммунистов и всегда была образцовой студенткой. Ее даже делегировали в Москву и в пионеры приняли еще в начальной школе… Вам это известно?

— Да, Каридад, известно, но мы также знаем, что в ночь убийства у нее дома имела место попойка и там курили марихуану. А может, были и другие наркотики, таблетки… Вот почему нас интересует, кого пригласила Лисетта на свою вечеринку.

— Ради бога, — взмолилась Каридад, окончательно потеряв самообладание; из ее груди вырвался резкий рыдающий звук, лицо жалобно сморщилось, и даже роскошные и здоровые белокурые волосы стали похожи на сбившийся парик. Верно подметил поэт, подумал Конде, не изменяющий своим литературным пристрастиям: та дама с золотыми волосами вдруг в одиночестве осталась, «как астронавт в космической ночи».

— Маноло, тебе нравится этот район?

Сержант на мгновение задумался:

— Да, неплохое местечко. Думаю, любому хотелось бы здесь жить, только…

— Только что?

— Да ничего! Конде, а ты можешь представить себе в таком месте голодранца вроде меня — без роду без племени, ни тачки, ни заначки? Оглянись — тут у каждого есть красивый дом и машина. Может, и назвали это место Казино-Депортиво потому, что здесь все соревнуются друг с другом. Воображаю местные разговоры! «Скажи, дорогая соседка, ты ведь заместительница министра, так сколько раз ты в этом году ездила за границу?» — «В этом? Шесть».