Единственный огонек горел над дверью рядом с элеватором зернохранилища. С плаката над ним доброжелательно озирал прохожих Боб Хэзлитт. Стоянка под стеной дамбы пустовала. Он поднялся по лесенке и, как и следовало ожидать, увидел внизу справа двоих, пробиравшихся между валунами, составлявшими основание дамбы. Легкий всплеск адреналина заставил обостриться все чувства. Он слышал шорох ветра в листве окружавших бар деревьев, слышал далекий гудок поезда. Поезд подходил сзади, с запада. Боханнон двигался по гребню стены. На лицо падали теплые капли. С гребня стены он слышал шум дождевого шквала, приближающегося вдоль улицы. В кустах и деревьях, вдоль дамбы и у бара видел слабые желтые огоньки светляков. Они вспыхивали и гасли, вспыхивали и гасли, словно переговариваясь собственным тайным кодом. Поезд шумел ближе, но еще не показался.
Дождь уже почти их накрыл, и они собирались спрятаться под перекрытиями железнодорожного моста, перекинутого через великую реку к Иллинойсу. Он стал спускаться к воде. Тут его и накрыло дождем. Хлынуло как из ведра, он увидел, как они скрылись под мостом, и продолжал спускаться. Один из них помахал, прокричал что-то, но он, скользя и хватаясь за стальные перила, уже оказался рядом.
– В шторм хороша любая гавань, – проговорил он, задыхаясь, обычный человек, подобно им прогуливавшийся по дамбе.
– Подходящее местечко, чтоб переждать дождь, – кивнул Уоррингер.
Тарлоу отряхивался, как большой промокший пес. Уоррингер осматривал свою соломенную шляпу, вытирал с нее капли. При нем была прогулочная трость с набалдашником в виде собачьей головы.
– Вы же знаете эти летние грозы, – сказал подошедший. – Оглянуться не успеешь, как уже прошла. А шумит-то как!
Ветер метался среди опор, обрызгивая их дождем и взбивая гребешками речную воду.
Тарлоу перешел на другую сторону моста и застыл, уставившись в темноту. Свисток поезда прозвучал громче. Шпалы над головой задрожали и зазвенели. Гром гремел почти без перерыва.
Он прошел мимо Уоррингера и, поравнявшись – Тарлоу стоял спиной, глядя в ночь, – выхватил из рукава нож и воткнул его в грудь старика прямо под грудиной, закончив движение коротким рывком. Ощутил, как Уоррингер умирает. Быстрым, мощным усилием, как поднимают мешок с цементом, он сбросил тело в реку, и оно беззвучно кануло в водоворот, всплыло и закачалось на волне. Трость с собачьей головой плыла рядом. Он спрятал нож, ощутив, как липнет к предплечью густая кровь.
Тарлоу, налюбовавшись грозой, наконец обернулся и крикнул:
– Прямо конец света! Герб? Куда он подевался?
– Был здесь. Должно быть, вышел с другой стороны.
– Как же он ушел без меня? – Тарлоу вернулся и, черт возьми, явно заметил соломенную шляпу, качавшуюся на воде между камнями. – Что за чертовщина? – Мужчина сползал вниз, цепляясь за мокрую каменную кладку. Тарлоу окликнул его. – Боже, приятель, он упал – вы не видели, как он упал? Господи, лицом вниз!
Тело было уже рядом, когда Тарлоу повернулся, как видно, почуяв неладное. Его коренастая фигура застыла, он всмотрелся в лицо мужчины, узнавая. Нож уже входил в его тело, разрезая мышцу плеча и с силой втыкаясь в левый бок, но человек с ножом вдруг поскользнулся и упал навзничь на мокрые камни, и тут над головами заревел, загрохотал поезд, сотрясая опоры моста; Тарлоу высвободился, уже понимая, что у него пробито легкое, что он слабеет, чувствует вкус крови во рту, понимая, как мало у него шансов спастись, а незнакомец скатился к плещущей воде, ударился головой о камень и выбросил вперед руку, коснувшись шляпы и головы Уоррингера.
Тарлоу дышал с трудом, в груди дьявольски болело, он скользил и карабкался по каменной кладке, не задумываясь куда, просто в надежде скрыться в объятиях темноты, сам не понимая как, выбрался на гребень, споткнулся на верхней ступени, поразившись, что забрался так далеко, и тут услышал, как тот сукин сын настигает, тяжело дыша; он знал этого сукина сына, знал его, Тарлоу показалось, он бежит, но миг спустя он понял, что ползет на четвереньках, впереди поднимался темный силуэт башни, словно незнакомая церковь, спасительное убежище. |