В ограде шамашана было тихо.

Воры крадучись направились к убранному цветами алтарю. Тело оказалось на месте, однако никаких даров не было.

– Проклятые скупцы! – воскликнул Ахбар. – Не могли расщедриться на что-нибудь поценнее жимолости и медовых лепешек! Разве так надо почитать родителей?!

Туранец бросил мешок и решительно шагнул под навес.

– Я обещал посчитать ему зубы, – сказал он, протягивая к лицу покойника руку, – и я исполню клятву. Ну и нюхалка у этого законника!

Краснорожий ухватил мертвеца за нос, слегка потянул… И тут же завопил: страшный носище отделился от бледного лица и остался у него между пальцев. Туранец отшатнулся, стукнулся спиной о каменный столб и, указывая на алтарь, возопил:

– О боги! Он смотрит, смотрит!..

Воры отпрянули. Ахбар же не растерялся: он подскочил к туранцу и схватив предмет, который тот сжимал в руку, поднес его к глазам.

– Он не настоящий! – заорал вожак. – Судью подменили!

Крик ужаса раздался у него за спиной.

– Встает… – просипел туранец и заскользил спиной по столбу, опускаясь на землю.

Ахбар взглянул на алтарь. Покойник сидел, ощупывая лицо и часто мигая глазками, с которых упали восковые лепешки. Накладная борода криво висела на его остром подбородке.

– Назад! – рявкнул вожак, заметив, что его люди бросили мешки с добычей и готовы пуститься наутек. – Это подсадная утка, нас заманили в засаду! Готовь оружие!

И, обернувшись к мнимому мертвецу, прорычал:

– Сейчас я отрежу тебе настоящий нос, гаденыш!

– Не так резво, шакалий выродок, – раздался тут из-за спин шуххрийцев сильный молодой голос, – сначала посчитайся со мной!

Воры отступили к алтарю, вытаскивая из-за поясов кривые кинжалы. Они боялись нежити, но человек, стоявший перед ними с тяжелым аквилонским мечом в руках был из плоти и крови, и с ним можно было драться. Или договариваться, смотря как повернется.

Вглядевшись в лицо невесть откуда взявшегося стража, Ахбар признал молодого киммерийца, не так давно объявившегося в Шадизаре, и уже успевшего завоевать известность не только среди обитателей Пустыньки, квартала вездесущих воров и веселых бандитов. С варваром его связывали кое-какие дела, не слишком для Кривого приятные, и потому он предпочел натравить на северянина свору своих прохвостов, чем самому вступать в поединок.

– Убейте его! – завопил Ахбар, размахивая над головой саблей, но не двигаясь с места. – Вы что, не видите, он один?!

Схватка, случившаяся затем на скорбном холме, была короткой и полностью бесславной для шуххрийцев. Их было семеро, но трое сразу же предпочли исчезнуть во мраке, оставив на поле боя мешки с судейским золотом в качестве боевых трофеев Конана. Пришедший в себя туранец атаковал варвара с яростью носорога, однако оказался столь же неповоротлив, как и этот толстокожий обитатель джунглей, покрывающих Черные Королевства. Легко уклонившись, киммериец пропустил краснорожего под руку и успел полоснуть острием меча по спине противника, распоров халат и широкий кушак, поддерживающий малиновые шаровары. Штаны упали, обнажив мощный зад туранца, тут же получивший сильнейший пинок конанова сапога. Незадачливый боец охнул, выронил саблю и, путаясь в штанинах, бросился прочь – только кусты затрещали. Двое воров, попытавшиеся вонзить свои ножи северянину под лопатки, поплатились сломанными носовыми перегородками и вывихнутыми челюстями: киммериец не стал марать о них меч, ограничившись тычками кулака, сжимавшего массивную рукоять. Тонко повизгивая, эти двое исчезли вслед за остальными «братцами».

Настал черед Ахбара. Понимая, что ему столь легко не отделаться, Кривой подбодрил себя душераздирающим воплем и наскочил на киммерийца, как дурной петух на быка.