Но самое главное — пройтись по свежему воздуху, пахнущему подмерзшей смолой, вечнозеленой хвоей, льдинками-сосульками, намерзшими на голых кустах. И душу отвести, поговорить за жизнь. Потому что, когда под сорок, это очень полезно для здоровья.

— А кто-то сейчас на работе вкалывает, — заметил Сева. — Металл нюхает, копоть глотает…

— А некоторые, между прочим, на Канарах песок давят.

— Канары… На фиг они нужны! Ты вот слетал, медовый месяц провел, много там песка видел?

— Ни фига вообще-то, — сознался Леха, — только я, Севка, на Канарах не был. Мы с Галькой в Майами отдыхали, на дядюшкиной вилле, я ж рассказывал. А там бассейн свой, приличный. Только уж домина больно здоровый, больше, чем вокзал в облцентре. Я так весь и не прошел. Честное слово! Галькиного Никитку один раз часа два искали — хрен его знает, где прятался.

— А вообще-то как там, в Америке?

— Думаешь, я ее видел? Аэропорт видел, имени товарища Кеннеди, здоровый, побольше, чем наше Шереметьево, по-моему. Или показалось так. Тоже толком не разглядел, потому что с самолета на самолет. Вообще-то оттуда мы на дядькином самолете летели, то есть считается теперь, что на моем. Мог бы, наверно, задержаться, но Пантюхов, сукин сын, торопил, ему, обормоту, все не терпелось в главную дядькину контору слетать, дженерал офис. А это — черт знает где, в Чикаге, кажется. Прилично летели.

В Нью Йорке потеплее было, а там — бр-р! — холодрыга будь здоров. Там вообще сразу в вертолет — и прямо до крыши. Пантюхов, конечно, понимал, об чем лай, хоть и через переводчика, а мне так все по фигу. Правда, заставили какую-то фигню подписывать. Говорят, что на английском, то и на русском, но хрен его знает. Я знаешь ли, и тот документ, что вроде бы по-русски написан, и то не понял. С главным менеджером познакомился, по рюмахе коньяку выпили с ним. По-русски говорит неплохо, специально выучил, чтоб дяде Саше понравиться. Под самый финиш признался, что опасался, будто я его уволю, как несправившегося. А так — скука одна, без охраны ни шагу. Спасибо, Пантюхов сжалился, сказал что я больше не нужен, и велел нам с Галькой в Майами лететь. Опять же прилично пролетели как из Питера до Крыма. Ну, тут хоть потеплей, солнышко. Тепло, даже жарковато. Они нас, правда, уверяли, будто у них летом больше ста градусов жары бывает, но потом выяснилось, что по нашему это только сорок, а осенью, когда мы были, там выше двадцати пяти по-нашему не набиралось. Пару раз в океан ходили, мне показывали, как рыбу с катера ловить. Видал по-настоящему, как акула плавает. Не очень здоровая, метра два наверно. Покрутилась и уплыла… Ну, еще свозили на день на болота, каких-то птиц, крокодилов показали или кайманов. Тот мужик, что в заповеднике, говорил, будто крокодил и кайман чем-то различаются. Я так и не понял чем.

— Ну а народ-то ты видел, как они там?

— Сев, ты чем слушал, а? Какой там народ? Охрана, служащие, клерки всякие, слуги еще. Служащие большей частью белые, охрана — фифти-фифти, а слуги — сплошные блэки.

— Чего?

— Ну черные. Негры значит. Мне там по ходу деда растолковали, что негров лучше неграми не звать, они обижаются почему-то, хотя «негро» то же самое значит — «черный», только по-испански. Это ж штат Флорида, — Леха сделал ударение на первом слоге, — раньше испанцам принадлежал… Ну, чего еще? Не знаю, вроде все рассказал. Смешнее всего было, когда прилетали. Садились в самолет в рубашках, в Москве пальто надели, когда выгружались, а сюда прилетели — уже снег лежит.