— Вы сами это придумали?

— Это элементарный анализ. Кому охота терять власть? Пока его не трогают, смотрят на все сквозь пальцы, Пантюхов никаких резких движений делать не станет. Зачем? У него есть сильные друзья, всегда можно, если необходимо, договориться по-хорошему…

— Договориться по-хорошему? — хмыкнула Митрохина. — Вы что-то часто это повторяете…

— А как же! Весь мир, все человечество держатся на договорах, на компромиссах, на взаимной выгоде. Вообще цивилизация — это та ступень отношений, на которой люди начинают понимать, что договариваться выгоднее, чем враждовать.

— Может быть. Только вот я сильно сомневаюсь, что Пантюхов будет согласен вести со мной переговоры. Уж очень много у него силы против меня. Согласитесь, он и убить меня сможет, если захочет, и в тюрьму посадить, и в психбольницу упрятать.

— В принципе — верно. Но не забывайте: это ведь все больших расходов потребует. Пантюхов, по моим скромным прикидкам, здесь, в России, большим капиталом не располагает. Ваш супруг, Сергей Николаевич, немалые суммы пропустил через свой банк, которые позже через другие банки-посредники ушли на Запад. И там лежат по сей день. И трогать их для внутрироссийских нужд Георгий Петрович не станет. А в России у него не больше пятисот-шестисот тысяч долларов, да и те по большей части не в нале. Конечно, если очень припечет, допустим, если я все же попробую начать раскрутку собранного компромата, то он не пожалеет всю эту сумму извести, лишь бы все, кому надо, замолчали, а все, кому надо, сказали бы то, что ему нужно. Но если он будет знать, что можно добиться точно того же, затратив на порядок меньше, то не откажется сэкономить…

— Значит, нужно его поставить перед выбором? — Галине что-то не верилось. — Но неужели вы думаете, что он будет со мной беседовать и торговаться?

— А почему с вами? Я бы мог взять на себя посредничество. Зная, что у меня на него имеется, он серьезно отнесется к этому делу.

— Так… — произнесла Митрохина. — Раз посредничество — значит, комиссионные. Но у меня, извините, ничего нет, кроме старой Сережиной квартиры и учительской зарплаты, которую еще выбить надо, если меня, пока я бегаю, не уволили за прогулы. Или по профнепригодности как душевнобольную.

— А вот тут, извините, вы не правы. Вы же не были разведены с Митрохиным на момент его смерти, верно? Формально ваш брак являлся действующим. У вас есть права на детей, вас в судебном порядке их не лишали. И на состояние Митрохина у вас есть права, а оно, по моим скромным прикидкам, исчисляется примерно двумя миллионами долларов. Я вам найду отличного адвоката, хотя дело и так почти стопроцентно выигрышное. Тем более что Ольга Пантюхова, несостоявшаяся Коровина, из этой игры уже выбыла.

— Значит, вы рассчитываете на кое-какой процент?

— Просто предлагаю вам взаимовыгодное сотрудничество. Вы обеспечиваете себе очень неплохой уровень жизни, воссоединяетесь с детьми. Если захотите работать в области, сможете преподавать в школе, где учатся дети областного руководства и бизнесменов. Там учителя зарабатывают до пятисот баксов в месяц, работают с классами по десять учеников и ездят в отпуска на Кипр и Канары. Ваши мальчики там изучат три языка и смогут поступать хоть в Гарвард, хоть в Сорбонну. А можете и вообще ни черта не делать, если сумеете добраться до тех денег, которые Митрохин укрыл в Европе. Правда, самостоятельно до них добраться вы не сумеете, но я бы мог помочь. Правда, тут нужно делиться и с Пантюховым, но я думаю, что он не будет слишком жадным.

— С ума сойти… — пробормотала Галина, и у нее аж очки запотели. — Неужели все так просто?

— Нет, конечно, не просто.