— Давайте закажем что-нибудь национальное, — предложила Вероника, — Что-нибудь экзотическое, паэлью, например.

— Для господина Кучки, это может быть и экзотика, а для нас просто плов, причем не лучшего качества. Вообще испанская кухня ни в какое сравнение не идет ни с французской, ни с итальянской. От прочих европейских кухонь она отличается тем, что в ней ощущается некоторое влияние Востока. Но плов все рано вкуснее готовят в Ташкенте, свиные шницели — в Вене, а шампиньоны — в Париже. К тому же здесь все блюда готовят из полуфабрикатов. Вам когда-нибудь приходилось заглядывать ресторана в испанском курортном городке. Мне приходилось и неоднократно, и смею вас заверить, что это вовсе не кухни, а комнатки где разогревают полуфабрикаты.

— И что же мы будем есть? — по голосу было заметно, что Зиночка в растерянности.

— Закажем то, что невозможно испортить на кухне: крабы, устрицы, сардины и, конечно, шампанское, испанское шампанское вполне сойдет на каждый день.

— Профессор, за что вы так не любите испанцев? — спросила Вероника.

— Да что вы, я, можно сказать, обожаю этот народ, но, как говориться, кого люблю, того и бью. У испанцев, как, впрочем, и у других народов есть черты, от которых я, мягко говоря, не в восторге, например угрюмость и истеричность. Каждый испанец одновременно и Санчо Панса и Дон Кихот, он трудолюбив, практичен и даже скуповат в обычной жизни, но как только его начинают обуревать страсти: любовь ревность, религиозный фанатизм, коммунистическая идея, да мало ли, он превращается в неистового сумасброда лишенного всякого здравого смысла. В конце концов, это плохо кончается, прежде всего, для него самого, но предотвратить катастрофу невозможно. Страсть разрывает испанца изнутри. Итальянцы не менее темпераментны, но самоирония и юмор, помогают им выпускать пар. Они научились получать удовольствие даже от страдания. Испанцы же воспринимают себя слишком всерьез, и оттого перегорают как лампочки при резкой смене напряжения. По числу самоубийств Испания опережает даже некоторые скандинавские страны.

— Это не мешает официанту все время коситься в сторону Вероники, — заметила Зиночка.

— Это имперский пережиток, — заметил Муха.

— Интересная теория, — сказал Фима. — А что вы, профессор, скажете насчет…

— Нет уж, увольте, — замахал руками Муха. — Я не настолько профессор, чтобы обсуждать достоинства и недостатки богом избранного народа…

Принесли лобстеров и устрицы, и Фима в который раз с тоской вспомнил о котлетах.

Но вообще вечер удался. Ближе к ночи появился гитарист, он виртуозно исполнял испанскую классику и старые шлягеры. Зиночка танцевала со всеми подряд, но предпочтение отдавала профессору. Напоследок Вацлав Иванович попросил гитариста сыграть «Голубку».

— Это была любимая песня императрицы Карлотты, — пояснил он свой выбор.

— Чернь пела ее на свой лад, обзывая несчастную дурой и шлюхой, но она , слава богу об этом не знала.

Ужин затянулся далеко за полночь. Когда компания вывалилась из ресторана улицы курортного городка уже опустели, только издали доносилась заунывная мелодия фламенко.

Вероника предложила всем ночевать на ее вилле. Фиме досталась одна из спален наверху. Его соседями были Кучка и профессор. Женщины расположились внизу.

Фима собрался было спать, но тут дверь тихонько отворилась и к нему в спальню проскользнула Зиночка.