— И опять на ней новая кацавейка.

Онисим через плечо бросил взгляд на Зиновию и улыбнулся.

— Волк каждый год меняет шкуру, — проговорил он, — но никогда не меняет своего нрава.

43. Ангел с огненным мечом

Чем меньше женщину мы любим,

Тем легче нравимся мы ей.

Когда на следующее утро Сергей вышел из спальни, в маленьком салоне сидела улыбающаяся Зиновия.

— В такую рань уже на ногах, красавица? — весело воскликнул он.

— Я принесла добрые вести, — ответила она, — а для них никогда не бывает слишком рано!

— Вся компания, видимо, очень разозлилась на меня?

— Собственно, нет. В настоящий момент в Михайловке царит покаянное настроение. Каждый бьет себя в грудь и исповедуется другому в грехах. Меня они избегают.

— Обо мне разговаривали?

— Никто не упомянул вас ни словом. Они, видно, еще надеются справиться своими силами.

— Это у них едва ли получится. Но напомню вам, Зиновия, что вы не должны вмешиваться. Пусть все идет своим чередом.

— Я дала вам слово, — заверила она.

— А что Наталья? — спросил Сергей.

— Ее я с утра не видела, но на душе у нее, думаю, тяжело. Честно признаться, меня тоже тревожит мое будущее.

— Вам беспокоиться не о чем. Я уже говорил, что при благоприятном исходе довольными останутся все. Вы со мной позавтракаете?

— С удовольствием.

Сергей велел Онисиму подать кофе, и они, устроившись в креслах друг против друга, продолжили неторопливую беседу. Сергей дал Зиновии еще несколько рекомендаций по поводу того, как ей себя вести, и попросил поскорее вернуться в дом Меневых, чтобы вести наблюдение. Потом он встал, задумчиво прошелся по комнате и, подойдя к креслу, в котором сидела Зиновия, тихо сказал:

— Рано или поздно эта история кончится, и мы с вами расстанемся. Но не стану скрывать от вас, что я очень к вам привязался и мне будет вас не хватать.

— Так, значит, вы все-таки немного меня любите.

Она посмотрела на него со светлой печалью и протянула ему обе руки. Затем неожиданно вырвалась, выбежала мимо отпрянувшего Онисима во двор, где уже стояла приготовленная для нее стариком лошадь, и, вскочив на нее, ускакала. Она не вернулась в Михайловку, а помчалась навстречу золотому туману, все дальше и дальше — к синеющему вдали лесу. Окрест покрикивали грачи, круто взмывали к небу полевые жаворонки, распевая ликующие весенние песни, и ласточки стремительно проносились над волнами зеленых всходов. Поля и луга дышали блаженством. И на душе у Зиновии становилось все лучше от переполнявшей ее надежды.

Тем временем в Михайловке снова собрался семейный совет, в котором принимали участие также дядюшка Карол, священник с супругой и Винтерлих. Все чувствовали себя точно в осажденной крепости. Евреи, на ходу отряхивая с одежды солому, черным воинством потянулись с сеновала и возобновили осаду дома. По их облику можно было понять, что поселились они здесь надолго, если не навсегда. Расположившись, как и вчера, во дворе, живописными группами, они снова выставили караул, и периодически в одном из окон возникала бородатая физиономия с парой закрученных пейсов.

На совете первую скрипку играл Менев: он строго поставил в укор каждому его прегрешения и с достоинством признал свои.

— Мы все, конечно, виноваты во многом, — сказала Аспазия, — но нас ведь соблазнили.

— Кто же? — раздраженно спросил Карол.

— Зиновия.

— Ну, знаете ли, это малодушно — обвинять других, — сказал он. — Я вот имею смелость признать, что наделал глупостей, и притом считаю, что виноват во всем сам.