— Милостивая госпожа курит, — сказал он, обращаясь к Наталье, — а что именно? Прямо ладаном пахнет.

Зиновия сразу прочитала его мысли и протянула ему табакерку.

— Вот, набей-ка и себе трубочку.

Ендрух поцеловал ее в колено, затем с самым серьезным видом набил трубочку и начал дымить, от удовольствия закатывая глаза и прищелкивая языком.

— Фимиам! И святой Николай на небесах не может курить лучшего табака.

Зиновия рассмеялась, отвесила поклоны направо и налево, пришпорила лошадь и пустила ее рысью. Наталья еще долго провожала взглядом великолепную фигуру, грациозно, как в танце, покачивающуюся в седле, потом ушла к себе в горницу и написала брату: «Феофан, я сожалею, что ты до сих пор не познакомился с ней. Мне придется возненавидеть эту женщину, чтобы не стать ее рабыней! Она прекрасна, а как она улыбается! Видел бы ты ее на лошади, я — видела минуту назад. Почему я не мужчина? Она бы принадлежала мне. Все мы рядом с ней — чертополох, потому-то нас и пожирают ослы».

К обеду Зиновия воротилась, свежая как роза, которую поцеловал мороз. Между тем на улице потеплело, и после застолья можно было еще посидеть в саду. Когда Зиновия с книгой в руке зашла в беседку, листва на которой уже облетела, мопс добровольно последовал за ней и улегся на солнышке у ее ног. Она недолго сидела в одиночестве, подошел тихонько Тарас, сделал вид, будто рассматривает цветы, а потом с нетерпением выколотил трубку. Зиновия сразу поняла намек и с готовностью угостила старика своим замечательным табаком. Спустя некоторое время в отдалении появилась Наталья, она медленно подходила все ближе, словно влекомая какой-то магической силой.

— Что ты читаешь, дорогая тетушка? — с любопытством поинтересовалась она.

Зиновия усадила ее рядом с собой на скамейку и показала ей книгу, роман Альфонса Доде.

— Мне такое, наверно, нельзя читать? — произнесла Наталья.

— Почему нельзя, благоразумная девушка может читать все, а ты очень благоразумна. Я дам тебе кое-что из своих книг.

— Боюсь, у меня возникнут неприятности с матушкой.

— А ты как раз ей книги и не показывай.

Потом Зиновия прогулялась с Натальей среди цветочных клумб, сорвала несколько астр и георгинов и принялась украшать ими наивную миловидную девушку.

— Как тебе к лицу эти яркие осенние краски, — сказала она, — вы ведь все одеваетесь словно монашенки, особенно ты. Молодая девушка, а выглядишь как цветок, спрессованный между страницами молитвенника. Я не могу спокойно на это смотреть.

Чтобы сделать Зиновии приятное, Квинта сервировала кофе для всех в беседке. Ее лицо, сплошь усеянное точечками, как будто тут потрудились мухи, сияло блаженством.

— Зубная боль уже совершенно прошла, — доложила она, — настоящее чудо. Целую милостивой госпоже руки.

— Как у вас здесь мило, — начала разговор Зиновия, разливая всем кофе, — но не сердитесь, пожалуйста, если я откровенно скажу, что вы не умеете жить. В деревне есть своя привлекательность, а в городе — своя. Вы же находитесь в выгодном положении, когда можете объединить и то и другое. Зачем жить так уединенно, в таком затворничестве! Всем вам необходимо какое-то развлечение; особенно Аспазии, которая из-за такой жизни отцветает до срока.