Была ли Сиггура довольна, что переживает то, чего не было дано испытать Куре? То, что она Куре завидовала, я прекрасно знал. Слишком часто я отвозил кривобокие, странной формы сосуды ее работы, которые она объявляла истинными произведениями новейшего искусства, на рынок, где на них либо внимания не обращали, либо высмеивали. Но теперь ей не придется стараться угнаться за Курой – она выберет кого‑то из тех, кто доказал свою доблесть (если еще не выбрала), и уедет, чтобы основать свое собственное хозяйство.

Рынок… Сколько же раз моя память пыталась убежать от этих воспоминаний, но я мрачно заставлял ее вернуться на этот путь. Там я всегда находил радушный прием. Там была Равинга, странствующая кукольница из Вапалы.

И там была Миеу… Моя рука потянулась было в пустоту, и в глазах моих встали слезы, и горло сдавило с такой болью, словно отец хлестнул меня кнутом по спине.

Котти – наши друзья, наши спутники, наше счастье. Они намного меньше диких песчаных котов, которых люди боятся не без причины, но они столь же горделивы, столь же независимы, как и императорский Голубой Леопард, истинный символ высшей власти.

Миеу выбрала меня на рынке в Мелоа. Она, наверное, совсем недавно покинула логово, которое подыскала ее мать‑кошка, чтобы вывести котят, но в ней уже проявлялись гордость и разум ее народа. Она подошла ко мне как королева. Блестяще‑белый, длинный мех ее украшали черные, как оникс, и рыжие, как агат, пятна. Бесценное сокровище, она сделала меня своим.

С той минуты мы были словно породнены кровью, как в песнях бардов, друзьями, которых ничто не разделяет. Она гордо лежала рядом с товаром, который я выставлял на продажу, точно так же, как разделяла со мной дома мою циновку и пищу. Это она…

Я поднял голову. Впервые я осознал то, о чем совсем забыл, и мысленно задержался на этом воспоминании. Да, именно Миеу привела меня тогда к Равинге, она тянула меня туда, она бежала передо мной, указывая путь к палатке кукольницы.

Равинги не было рядом с ее лотком. Там сидела девушка, которую я пару раз видел с ней. Очень стройная, с потоком волос, белых, как у всех вапаланцев, хотя кожа ее была темнее, чем у Равинги, словно она много времени провела в наших жарких землях.

Равинга стояла в стороне и гладила по голове одного из своих огромных вьючных яксов. Животное мычало и трясло головой. Равинга сразу же меня увидела и подозвала, посторонившись, поскольку я умел ухаживать за больными животными.

Казалось, его действительно что‑то мучило. Я подумал, что, возможно, глубоко в его длинную шерсть ухитрился забраться солесос. Такие порой встречались возле плантаций водорослей, где бродили яксы. И животные очень страдали, поскольку избавиться от этих паразитов, которые вгрызались в их кожу, они сами не могли.

Я достал из поясной сумки гребень для расчесывания шерсти и начал разбирать пряди. Однако темно‑зеленого слизня я не нашел – то, что я увидел, было скорее похоже на маленький мешочек, вплетенный в пряди шерсти. Я убрал гребень, достал нож и срезал эту штуку. Освобожденная из прядей шерсти, она открылась у меня в руке, и я с удивлением увидел… зуб.

Пустынные крысы – проклятие нашего народа. Их уничтожают везде, где только обнаружат. Я сам с детства многих из них убил, чтобы они не разоряли наши плантации.