Так что я был уверен, что держу сейчас клык одной из этих тварей. Он был процарапан в некоторых местах, и эти царапины были залиты красной краской, но узора, ими образованного, я никогда прежде не видел.
Я услышал, как девушка зашипела. Но Равинга ударила меня по руке, выбив и кусочек кожи, и ее жутковатое содержимое. Они упали на землю. Затем она схватила два булыжника – плоские куски желтоватого камня, которые возникли в ее руках так быстро, что я и не понял, откуда они взялись, – и, постукивая ими по клыку, истолкла его в порошок. От него поднималось что‑то похожее на ядовитый дымок. Когда она развела камни, на землю посыпалась мертвенно‑белая пыль, которую она ногой втоптала в песок.
Сделав это, она посмотрела прямо на меня. Мне показалось, что в ее глазах читался вопрос. У меня тоже были вопросы, но я не мог произнести ни звука. Затем она сняла что‑то блестящее со своего пояса.
– Нет! – протянула было руку девушка. Она хмурилась и смотрела на меня с явной неприязнью.
– Да! – возразила ей Равинга. Она подошла ко мне, и я заметил у нее в руке подвеску на цепочке. Повинуясь ее жесту, я наклонил голову, она надела цепочку мне на шею, и, посмотрев вниз, я увидел у себя на груди прекрасно выполненную маску песчаного кота, сделанную из старинного червонного золота, которое сейчас редко встречается. Я знал прекрасные работы Куры и был уверен, что мою сестру в мастерстве не превзойти никому. Но в этой подвеске было что‑то такое, чего я никогда прежде не видел. Желтые камни, изображающие глаза, казались живыми.
– Это тебе, – сказала Равинга. Затем произнесла какие‑то слова, которых я не понял. Потом, снова заговорив на обычном языке, добавила: – Только тебе. Это ключ к тому, для чего он предназначен. Постарайся, чтобы он не ушел от тебя.
Когда я возразил было, что эта вещь стоит целое состояние, она покачала головой.
– Она идет, куда хочет. Теперь она твоя – я так думаю. – Она чуть нахмурилась. – Нет, не мне говорить о судьбе других. Бери ее, Хинккель и сам узнай.
Мне еще раз повезло в тот день – я купил замечательный кусок бирюзы, который наверняка порадует Куру, и вернулся домой с подвеской на груди и тихо мурлыкающей Миеу на спине моего вьючного якса.
Однако я быстро осознал, что ошибался, считая неожиданный подарок Равинги счастливой приметой. Это я понял вскоре после возвращения на скальный остров, принадлежавший моему Дому. Лучше путешествовать ночью, а не под беспощадными лучами солнца, потому я миновал последнюю каменную статую сторожевого кота на рассвете, и тогда увидел направляющихся ко мне Куру и брата. Я еле волочил ноги.
Встрече с Курой я не удивился, поскольку моей сестре всегда не терпелось узнать, как продаются ее изделия и какие материалы я ей купил. Однако то, что и Каликку снизошел до меня, было настоящей неожиданностью.
Как обычно, он сражался со своим ориксеном, Каликку грубо управлялся со своими скакунами, и по большей части они были такими злыми, что никто другой из всей семьи и близко к ним не подходил. Он всегда чувствовал себя обделенным, поскольку дни, когда один клан открыто шел войной на другой, миновали, и ему оставалось лишь жадно слушать рассказы отца о сражениях прошлого. Охота да преследование разбойников, что грабят караваны, – вот все, что ему довелось испытать, а разве станешь героем, когда проявить себя можно лишь в таких мелочах?
Я остановился, поджидая их. Они быстро подъехали. Каликку натянул повод так резко и жестоко, что его ориксен встал на дыбы, поднимая тучи песка. Миеу села и заворчала, глядя на моего брата весьма недружелюбно.
– Пешеброд! – Это было одним из самых безобидных прозвищ, какими награждал меня мой брат. – Поторопись! Работа… – Он не закончил. Наклонился вперед и уставился – не на меня, на подвеску у меня на шее. |