Я сглатываю слюну, киваю, выпускаю ее из объятий и подхожу к княгине. Поднимаю изможденную старческую руку, подношу к губам.

— Эй, ты что, с неба упал? Нельзя прикладываться к руке незамужней дамы!

Я замираю с серьезным видом, потому что в ее голосе нет ни капли иронии, лишь снисходительный упрек, намек на социальное положение и этикет. Я опускаю руку бабушки на покрывало. Талья берет меня за руку, и несколько секунд мы стоим неподвижно, глядя поверх распростертого тела, раскрашенных обломков потерпевшего крушение корабля.

— Это ты делаешь ей макияж?

Она кивает, резким движением головы откидывает прядь волос.

— Часто. А по вечерам, если удается, прихожу и смываю косметику.

Мы вглядываемся в ее глаза, которые смотрят сквозь нас.

— Монсеньор говорит, что она все понимает… по ту сторону… Что мозг продолжает работать, но по-другому…

И тут меня как током ударило. Несколько секунд собираюсь с силами, чтобы произнести то, что пришло мне в голову.

— И что она хотела мне сказать в сообщении?

— «Спасибо за Наталью». Это тебя абсолютно ни к чему не обязывает. Это не призрак велит тебе сделать что-то, а всего-навсего бабушка за меня беспокоится…

Мы переглянулись. Я уже почти поверил, но чувствую, что ей самой это, как ни странно, не удается. Она хотела бы в это верить, но ей так давно приходится противостоять доводам врачей, при этом ее единственные аргументы — это ее великолепное тело и отказ принять реальность; она так сильно старается производить впечатление уверенного в себе человека, быть сильнее всех и вся, что, доверившись кому-то, сама начинает сомневаться. А может, это она отправила мне сообщение на телефон, по той же причине, по которой повесила портрет над кроватью бабушки — чтобы все относились к ней как к живой.

Я поворачиваюсь к пожилой даме, улыбаюсь, глядя в ее пустые глаза.

— Это вам спасибо. Она женщина моей жизни, и я вам это докажу.

Я высвобождаю свои пальцы из руки Натальи и ухожу, не оборачиваясь, полный решимости выполнить обещание.

— Я к Этьену Демазролю.

— Представьтесь?

— Я спешу.

Секретарша кусает губы, снова спрашивает мое имя. Она наверняка получила указание выставить меня за дверь, я злобно бросаю ей свое имя, готовый при необходимости вломиться в кабинет силой. Но она тотчас распахивает передо мной дверь и с сияющей улыбкой заявляет, что с утра пытается мне дозвониться.

— Месье Диркенс! — гордо объявляет она.

— Наконец-то! — вскакивая с кресла, ревет мой агент.

Как был без пиджака, он бежит ко мне, бросая на ходу мужчине, сидящему в его кабинете, что примет его позже. Он обнимает меня, крепко прижимая к своему жирному телу, усаживает в кожаное кресло на место предыдущего посетителя, которого секретарша выпроваживает в приемную.

— Ты-то мне как раз и нужен, Руа: у меня для тебя куча новостей.

— А у меня всего одна: ты покупаешь этот дом на деньги, которые лежат на Багамах, и записываешь его на имя Натальи Стовецкиной. Я на обороте тебе все написал.

— Без проблем, — говорит он и кладет на стол страницу, вырезанную из «Хоумс-Директ». — Это ее настоящее имя? Красивое.

— Спасибо, — говорю я и встаю.

— Ха-ха, погоди! — смеется он и достает из мини-бара, замаскированного под книжную полку, бутылку шампанского. — Мы должны выпить за перемены в твоей жизни.

Я удивленно смотрю на него и спрашиваю, говорил ли он сегодня с моим тренером.

— Я говорил с президентом клуба, — поправляет он и ставит рядом с бутылкой два фужера.

— Ладно, начну с самого начала.