— Ладно, начну с самого начала. Ты знаешь о разногласии, возникшем между ним и президентом национальной лиги.

— Нет.

— Но ты, надеюсь, в курсе, что твой клуб сам ведет переговоры по правам на вещание. Лига в качестве посредника здесь не участвует.

— Это уже не мои проблемы.

— Ну а об НДКУ ты слышал?

— Нет.

Он вздыхает, решает пока не открывать бутылку, садится в кресло рядом со мной, придвигается ближе и медленно произносит:

— Клуб в убытке, Руа, речь идет о нескольких миллионах, и это вполне понятно, учитывая огромное количество приобретений. Если брать добавочную стоимость игроков по сегодняшнему курсу, то клуб в большом плюсе…

— Мне плевать.

— И ты прав. Только вот национальная дирекция по контролю за управлением зажала их в тиски: теперь все клубы обязаны представлять ежегодный финансовый отчет, в противном случае их отправляют во второй дивизион, а это смерть. У президента огромные трудности, учитывая, что в контрактах всех звездных игроков — в том числе и у тебя — есть положение, которое дает им свободу в случае перевода клуба в Д2. Поэтому ему надо срочно скинуть несколько игроков, пока вы еще принадлежите ему, и по логике в первую очередь следует избавляться от игроков не европейского происхождения, когда те на пике славы, и сейчас это как раз твой случай.

— Потому что я встречаюсь с актрисой?

— Потому что о тебе сегодня пишут все газеты. Неважно почему: из-за твоих способностей на поле или в постели, — важно, что ты вдруг стал всем интересен и нужен. Команде дадут указание отдавать тебе голевые пасы, чтобы ты мог забивать. С каждым голом твоя цена будет расти, а после матча тебя продадут «Лацио». Это решает твои проблемы с документами, потому что в Италии нет квоты на легионеров.

Я крепко сжимаю подлокотники, едва сдерживаясь от соблазна накинуться на него. Пытаюсь улыбаться со страдальческим выражением лица.

— Накрылись твои комиссионные, Этьен, меня еще не скоро продадут. К твоему сведению, Копик вычеркнул меня из заявки на матч.

— Нет больше никакого Копика, — отвечает он, рассекая воздух ладонью. — Он достал нас своими капризами, президент уволил его сегодня утром на собрании. Похоже, он всерьез взялся тебя защищать: сказал, что тренер не должен судить об игроке по его личной жизни, это профессиональная ошибка, и что завтра игра пройдет с тобой или без него. Копик подал в отставку, и теперь я могу утроить премиальные за каждый твой гол. Такого еще не бывало, чтобы Руффак вставал на сторону игрока! Ты явно у него в фаворе, Руа!

Я бессильно опускаю руки, чувствую себя раздавленным. В чем же ценность человека? Что мне делать в этом мире, где тренера увольняют за моральные принципы, а судьба футболиста зависит от того, с кем он спит?

— На вот, взгляни. Это вилла «Оливарес», я как раз сейчас занимаюсь ее переводом из «Лацио» в «Баварию». Остия — шикарный пригород Рима, на берегу моря, два гектара, бассейн, теннисный корт и джакузи. Как тебе?

Я смотрю на него в упор и ничего не отвечаю. По моему взгляду он понимает, что я задумал, и его лицо становится серьезным.

— Послушай, — говорит он, убирая фотографию в стол, — я здесь для того, чтобы заниматься твоей карьерой, а не для того, чтобы потакать твоим капризам, о’кей? Дуй на тренировку, тебе сейчас надо думать об одном: как завтра быть на высоте и устроить разгром своему будущему клубу. Остальным я займусь сам, — заключает он, открывая бутылку шампанского. — Идет?

— Идет.

Я встаю с довольной улыбкой и пожимаю ему руку так, словно раскалываю орех.

— По поводу дома для твоей подружки — мне торговаться?

— Нет.