Спустя час «разбросали» по пикетам всех, кроме Земного. Я попросил Ковуса, чтобы определил его к Мирошину.

Подъезжаем к последнему пикету. Здесь два домика. Тоже на бугре. Ниже, в забое — бульдозер Ваньки Ми-рошина. Из домика выходит женщина. В замусоленном сарафане и белой косынке. Жена «великого аса пустыни».

— Здравствуйте, хозяюшка, — говорит Ковус. — Как живем, можем?

— Да ничего. Пока что солярка есть. Бочка целая. Но пора и свеженькой подбросить.

Рачительная женщина. Ничего не скажешь! О ее хватке я слышал еще в Хурангизе. Но лично ее не знаю, и она меня тоже. Тринадцать тысяч в месяц — это, конечно, ее заслуга. Мирошинское мастерство и настойчивость его супруги делают свое дело.

— Иван один работает? — уточняю я.

— Один. По шестнадцать часов из забоя не вылазит. Вылезет, поест, поспит и опять — за штурвал.

Слышим, мотор бульдозера умолк. Поднимается к домику сам Мирошин. В промасленных брюках, в рубашке с засученными рукавами. Меня узнал сразу. Еще и не приблизился, а уже закричал:

— Вот это да! Природин! Не зря говорят — мир тесен. Второго однополчанина встречаю!

— А кто еще здесь?

— Да Чары Аннаева встретил недавно.

— А! Я думал еще кто-то из однополчан на трассе. С Чары мы постоянно видимся.

— Ну, что, Катюша! Разреши нам хоть с полчасика побалакать? — спрашивает не очень уверенно Мирошин.

Женщина сверкнула обиженно глазами, нахмурилась:

— Вчера полчаса потерял, сегодня опять полчаса! Уж и не знаю, Иван, что мы с тобой в этом месяце заработаем? Кабы за простой платили, тогда иное дело!

Философия железная. Даже у Ковуса глаза расширились, а уж он-то видал работяг всяких. И все-таки, что ни говори, а Мирошин — передовик по выброшенным кубам. Я пропускаю упрек его жены мимо ушей.

— Вот, Ваня, как случается в жизни: второй раз о тебе буду писать. Говорят, техникум окончил, на базе работал, потом на Волго-Дон подался.

— Да ведь на окладе далеко не уедешь, — отвечает он. — Завгаром был. Конечно, должностишка — ничего, но разве сравнишь с работой бульдозериста?

— Неужто только из-за денег? — спрашиваю с претензией. — А энтузиазм?

Катя вмиг перехватывает разговор. Скривила губы в ухмылке:

— А шестнадцать часов в сутки за штурвалом — разве это не энтузиазм?! Да наша фамилия с доски почета не сходит. Будете на усадьбе, взгляните на доску почета!

— Энтузиазм, конечно, есть, — начинает философствовать Мирошин. — Сейчас без него и шагу не сделаешь. Так вот сядешь и думаешь: надо, надо туркменскому народу помочь! Без воды ведь столетиями он находился! Ну и, конечно, тут силы будто бы удваиваются, а то и утраиваются. Тяжело, но работаешь. Мускулы дрожат и свинцом наливаются, но все равно вкалываешь.

— Ну, теперь тебе легче будет, — говорю я Мирошину. — Вот сменщика тебе привезли. Знакомься: Иван Земной.

Мирошин замолчал. Побледнел заметно. Катя — эта быстрее освоилась. Заговорила с вызовом:

— А зачем ему сменщик? Никакого сменщика ему не надо. Он и один хорошо управляется. Ну, скажи им, чего ты молчишь? — закричала она на мужа. — А то разжалобился, дурак. Мускулы у него дрожат, руки свинцом наливаются, чтоб тебе пусто было!

— Да оно, конечно, — бормочет Мирошин. — Это, так сказать, для красного словца. Шестнадцать часов проработаешь — и не чувствуешь их...

Теперь понятно, какой ценой даются Мирошину тысячи. Один на бульдозере. Вкалывает за двоих, да еще и помощником у него — жена.

— Легче будет вдвоем с Земным.