— Марат, так я заказываю красную икорку и салат. Согласен? А горячего что? — спрашивает Тоня.

— Выбирай на свое усмотрение. Чего себе, то и мне.

Спустя час мы спокойно ужинаем. Ничего особенного не произошло от того, что я смирил в себе ревность. Просто я стал меньше смотреть на Тоню, и она постепенно увлеклась полуинтимной беседой с ученым. Лал, гранат, малахит и двусмысленные улыбочки. Луговой тоже не теряется. Едва оркестранты берутся за инструменты, он тотчас ведет Тоню на круг и вальсирует с ней. И тоже что-то ей говорит, отчего Тоня смущенно смеется. Эти многомудрые талантливые ловеласы делают все, чтобы взорвать меня. Вот режиссер принялся льстить...

— Милая Тонюшка... Да ей богу, вы не знаете себе цены. Вы могли бы сыграть любую заглавную женскую роль в репертуаре моего театра. Такая обаятельная внешность может пленить самого тонкого ценителя классической красоты....

— Адам Яковлевич, зачем вы так льстите? — не очень уверенно обижается Тоня.

— Это не лесть, Антонина Сергеевна,— подхватывает, прожевывая пищу, Кияшко.— Как-нибудь, когда мы останемся с глазу на глаз, так сказать наедине...— И он выразительно смотрит на меня и вновь двусмысленно улыбается Тоне.

Тоня зарделась. Смущена вконец, вот-вот расплачется. Ну, знаете: кажется, всему есть предел.

— Тонечка, мне пора,— говорю я и смотрю на часы.

— Как! Уже? — удивляется она, и я вижу, как не хочется ей покидать это теплое уютное местечко.

— Впрочем, ты можешь оставаться...

— Ну, нет, Маратик. Мы уйдем вместе,— тотчас поднимается она.

— Но до отхода поезда всего двадцать пять минут!

— Тогда поторопимся. Мужчины, что же вы сидите? Я кладу деньги на стол, и мы с Тоней, а за нами и

Луговой, спешим к раздевалке. Кияшко ведет расчет с официантом. Он догоняет нас уже на улице. Я понимаю: если сейчас не побегу во всю мочь, то обязательно опоздаю на поезд. Но до чего неприятно оставлять Тоню с этими двумя подвыпившими мужиками.

— Тоня, провожать меня не надо...

— Марат, но как же так? Ну, погоди... Дай я тебя поцелую.

Поцелуй Тони оправдывает ее легкомысленное поведение. Мне становится легче, и я в порыве благодарности говорю:

— Друзья, не в службу, а в дружбу, проводите Тонечку до общежития... А пока до свидания, Адам Яковлевич... Завтра замполит пришлет за вами машину. Будьте дома... До свидания,— подаю я руку Кияшко и вдруг забываю его имя и отчество. А, была не была, подумаешь, ученый! Говорю с какой-то лихостью: — До свидания, Лал Малахитович!

Ухожу в темноту ночи и слышу звонкий смех Тони и раскатистый басок Лугового.

9.

Луговой на следующий день должен был приехать на занятия драмкружка, но почему-то не явился. Замполит отправлял за ним машину, а его не оказалось дома. Может, продолжают пировать? И Тоня вместе с ними? Позавчера я пытался дозвониться до пединститута. Коммутатор постоянно занят. И я на следующий день был вновь у телефонисток. Встретила меня Маша Михайлова:

— А! Старый знакомый! Все еще продолжается ваша любовь?

— По-моему, да. Но если не прибавить огня, может и погаснуть.

— Есть такие опасения? — смеется Маша.

— Ох, Мария Николаевна, если бы видели ее: какая она красавица!

— Ну, тогда конечно,—серьезно отвечает она.—Если красавица, то это опасно. Пединститут, кажется?

— Так точно.

— Сейчас мы вашу любовь подогреем,— обещает Маша и делает вызов.— Пединститут? Студентку Глинкину, пожалуйста.

Маша передает мне трубку. Жду минуту, другую. Сгораю от нетерпения поскорее услышать голос Тони.