Чары постепенно сдается, но не совсем, и вздыхает огорченно:

— Не знаю, что скажет мама.

— Не надо ей ничего говорить. Я буду жить у вас. И только когда потребуется, буду заходить в гостиницу...

Заходим в райком комсомола. У Чары свой кабинет. Тотчас он начинает вызывать сотрудников. Каждому дает задание. Немного спустя, освобождается:

— Ну вот, теперь я целиком в твоем распоряжении. Говори, куда везти?

— Чары-джан, я еще даже не продумал, как мне построить свою собкоровскую работу. Я думаю, прежде чем ехать на трассу канала, надо ознакомиться с Мары.

— А как же иначе? — соглашается он. — Здесь в Мары все руководство Каракумского канала: и трест и дирекция. Калижнюк здесь, Аманов здесь. Да и рабочие многие в Мары живут. В Захмет на поезде ездят. Туда часа полтора езды.

— Слушай, — прошу я. — Давай-ка, свози меня к месту расстрела Полторацкого. Помнишь, еще в полку я тебе рассказывал о том, что отец его знал.

— Помню, конечно...

Едем по улице Полторацкого. Это центральная улица. Чары знакомит меня:

— Это дом партпросвещения, это редакции газет, вот типография.

Мы переезжаем мост, железную дорогу, мчимся мимо городского парка. Впереди какая-то церковь внушительных размеров. Левее — кирпичное здание с мемориальной доской.

— В восемнадцатом здесь был телеграф. В этом здании эсеры и белогвардейцы схватили Полторацкого, — объясняет Чары.

— Вот, оказывается, где! — вспоминаю отцовские записи. — А где было расположение социалистической роты?

— Это там, в старой крепости, — показывает рукой Чары. — Там сейчас ничего нет.

Выезжаем за город. Вдоль шоссе тянутся пустыри, поросшие верблюжьей колючкой. В отдалении маячат стрелы экскаваторов.

— Это один из участков канала, — поясняет Чары. — Канал кусками роют. Друг другу навстречу идут. Таких участков много. Вообще-то их пикетами еще называют. Потом сам разберешься. А памятник — вот.

Выходим из машины. Перед нами белый обелиск с фотографией комиссара. Надпись на камне гласит, что здесь в ночь на 22 июля 1918 года он был расстрелян эсерами и белогвардейцами.

Чары смотрит вокруг и словно смущается, что обелиск посреди пустырей:

— Вода придет — мы озеленим эти места.

У подножия памятника лежат венки и букеты цветов. 22-го была годовщина, видно побывало здесь немало народу. Мы молча рассматриваем фотографию. Полторацкий на ней молод и сосредоточен. Ему было столько же, сколько нам сейчас.

Сев в машину, возвращаемся в город.

— У памятника Полторацкому мы принимаем ребят в пионеры, а пионеров — в комсомол. Одним словом, неразрывная связь революционных традиций, — продолжает объяснение Чары. Шоферу он подсказывает: — Вези в «Каракумстрой».

Трест «Каракумстрой» размещен на углу «Замановской» в старинном двухэтажном доме, рядом с парком. Промежуток между домом н парком весь заполнен приезжим людом. Мужчины, женщины с постелями и чемоданами сидят в холодке под деревьями. Одни едят, другие пьют кислое марыйское пиво, третьи спят, прикрыв лицо газетой. В коридоре треста тоже полно народа. И на широких деревянных айванах обоих этажей бесконечная сутолока. Трудно разобраться — кто чем занят. Но именно этот стихийный беспорядок и порождает мысль, что народ стремится к чему-то большому. К большим делам! К суровым условиям! К большим заработкам!

У Калижнюка совещание. Съехались инженеры; решают вопросы трудоустройства. Входим в огромный кабинет, переполненный прорабами. Дым висит коромыслом.