У которого не алиби — цитадель.

Серый, щербатый бетон. Круглится свод над головой — давит, хоронит. Колдобины под ногами. Длинная лужа от края до края. Оступись, и ботинки полны воды. Железная дверь в стене ведет в никуда. Она заперта от сотворения мира. Ее не открывали, боясь выпустить мировое зло. Впереди свет в конце туннеля — двор, стылый песок, подъем к гаражам…

Промочив ноги, трогая стены озябшими пальцами, я бродил по подворотне. Туда-сюда. Чудилось — вот-вот, и я найду. Отыщу причину, зацепку, вескую улику. Швырну ее в остренькую морду Заусенца. Никуда не денется, станет искать, как миленький.

Землю будет носом рыть.

— Эй, мужик… не надо, мужик…

Первым явился запах. От бомжей, знаете ли, пахнет. Потом я услышал шарканье. Не стоялось ему на месте. Все топтался на краю света и тьмы, ерзал, шлепал подошвами. Зрение пришло к финишу последним, отметив — ерунда. Ничего особенного. Одежонка с чужого плеча. Вязаная шапочка натянута на уши. Моего роста, коренастый, испитой.

С виду — не опасный.

В романах, которые мне доводилось редактировать, бомж обязательно был бы посланцем главзлыдня. Замаскированным ниндзя из школы Топинамбу-рю. Его прислали убрать Золотаря. При помощи дедуктивного метода Золотарь собирался разрушить ублюдочное алиби. Вот, значит, встретились на узкой дорожке.

Знаю ли я приемы смертоносной школы барит-су?

— Что тебе? Закурить?

— Не надо, мужик…

В руке бомж держал клеенчатую суму. Собирал дань в мусорных баках. Помнится, летом предложили их ароматной компании вскопать клумбу во дворе. За деньги. Отказались, работнички.

— Чего не надо?

— Убиваться… Че тебе, жить надоело?

— Что ты городишь?

— Ага, городишь… тут один такой ходил-ходил…

— Ну?

— …и раз — башкой о стенку…

Я смотрел на него, чувствуя, как превращаюсь в кусок льда. Из таких складывают слово «вечность», а получается слово «жопа».

— Кто? Ты его видел?

— Парнишка. С виду приличный. Слышь, мужик, ты тут про курево…

Когда я шагнул к бомжу, он попятился.

— Я тебе пачку сигарет куплю. Три пачки. Блок! Ты про парнишку…

— Ментура? — с недоверием спросил бомж.

Он смотрел на Золотаря, подслеповато моргая. Красные, как у кроля, глазки. Белесые ресницы. Бомжу дико хотелось курить. Аж уши пухли. Но и бежать отсюда сломя голову ему хотелось не меньше. Ладно, если ментура. С ментами он уже имел счастье общаться.

А если псих?

— Не похож ты на мента, мужик. Точно курево возьмешь?

— Точно.

— Поклянись. Мамой клянись.

— Иди ты к черту. Сказал, возьму, значит, возьму. Так что парнишка?

— А я уже рассказывал. Вашим.

— Кому?

— Мелкий такой. На пацюка смахивает…

— Капитан?

— А хер его знает. Может, и капитан.

— Ну?

— Чего ну? Говорю, парнишка. В куртке. Я от «Вопака» спускаюсь, а он тут. Шур-шур, шур-шур, как ты. Наружу не идет, все здесь ходит. В подворотне. Чистый парень, справный. Студент. И вдруг башкой об стенку — хлобысь!

— Сам?

— Ага. Главное, не лбом, а криво как-то. Боком, что ли? Без разбега. И еще раз. Во, думаю, мать моя женщина.