Шустряк отер лоб и огляделся. В заборной по-прежнему не было ни души. Голос Леонардо звучал только в мозгу Шустряка.

"Мерзкая у тебя работа, братик! — продолжал рассуждать Лео. — На пиявок батрачишь. Бизерам для карьеры, огородным — для услады. Только многие от такой услады с ума сходят…"

Лео, Лео, что же делать?!

Шустряк вскочил. Первым желанием было бежать в Сад, к Ядвиге, кинуться в ноги и просить прощения.

"Она простит непременно!" — кричал в его мозгу голос Лео.

Кого простит? За что? Шустряк бросился к выходу. Больно ударился о дверь. Протянул руку и не смог нащупать ручку. Не сразу понял, что Лео ниже ростом и привык смотреть на вещи с другого уровня.

Спотыкаясь, бежал Шустряк по коридорам. Мир двоился. Каждый поворот приходилось вспоминать усилием воли, перед каждой дверью его охватывал страх, что он не знает кода, но пальцы сами набирали нужную комбинацию. Выскочив из здания мены, Шустряк чуть было не побежал к остановке баса, но вовремя спохватился и свернул к стоянке меновских аэро. И хотя операторам аэрокарами пользоваться не полагалось, Шустряк на этот запрет плевал. Главное, что где-то существует пустая оболочка Леонардо, кожура, выброшенная чернушниками.

Через минуту серый аэро с золотой эмблемой мены рванулся в яркое июньское небо и понесся над огородами. Разумеется, внутренне Шустряк понимал, что спешит совершенно зря, что от спешки уже ничего не зависит. Но не мог совладать с энергией Леонардо, внутренняя лихорадка его сжигала. Шустряк опустил аэро метрах в двухстах от Белой усадьбы, безошибочно нашел нужное место, спрыгнул на землю. Если бы он глянул на себя со стороны, то увидел бы обычного огородника, у которого чернушники похитили близкого: волосы растрепаны, глаза красны, гримаса растерянности и боли на лице. Так выглядят все, кто появляется в этом месте на этой дороге, где их встречает ребенок. Но кто знает — может, мальчишку посылает Хреб? Сам шепчет на ухо название места, а тот платит господину Белой усадьбы положенную мзду. А после оплаты малец целует Хребу руку. Говорят, Хреб обожает, чтобы ему целовали руки.

— Эй, парень, где ты? Я пришел! — заорал Шустряк. — Ты ждал, что я приду. Ты должен был ждать меня!

Тишина. Только пыль, поднятая нагнетателями, клубилась над дорогой.

— Где его бросили? — орал Шустряк.

Никто не откликался. Шустряк выругался и полез на земляную насыпь, поросшую кустарником. Полуголые ветви были облеплены пакетами с мены. Десятки, сотни драных пакетов серой бахромой трепетали на ветру. Наконец Шустряк добрался до вершины гребня и увидел маленького осведомителя. Мальчонка сидел, скрестив ноги по-турецки и ел из пластиковой тарелочки густую желтую похлебку. На мгновение Шустряку показалось, что это Лео.

— Эй ты, почему не откликаешься?! — крикнул Шустряк, как назло детским голосом — голосом Лео.

— У меня обед, — отвечал мальчишка, хлебая из мисочки.

— Ботва зеленая! Какой обед. Я спрашиваю: где он? — Шустряк достал из кармана радужную купюру. — Вот десять фик, говори.

Мальчишка шустро схватил бумажку и сунул в карман куртки.

— Около Чумной лужи сегодня их бросили. Там часто бросают. Мог бы и не платить, сам бы слетал для проверки, раз казенный аэро есть. Небось, эршелла не жалко.

Шустряк изо всей силы пнул мальчонку под зад, и тот опрокинулся вместе со своей мисочкой.

— Счастливо оставаться, менамен! — крикнул он голосом Леонардо.

— А все равно десять твоих фик у меня! — проорал мальчишка, когда оператор уже спустился с насыпи.

Еще издали, подлетая, Шустряк заметил на берегу Чумной лужи людей. Они бродили по берегу и что-то искали.