|
А минуту назад заявил, что намерен уничтожить около сотни миров. Я, может, и примитив, но кое‑чему выучился на прошлой неделе. Если ваш «террор» разобьется, эта планета погибнет. Вы подвергаете опасности каждый мир, в который являетесь. Вы не имеете на это права – ни вы и никто другой! Вы путешествуете по Лабиринту Миров – и, по вашему собственному признанию, сеете смерть в каждом мире. Хоть ты и тарринка, Эверинн, я еще не видел доказательств той доброты, которая должна быть присуща тебе от рождения.
Мэгги и Орик стояли тихо, не смея вмешаться. Вериасс держался позади. Эверинн, глядя на Галлена, облизнула губы: – Ты совершенно прав. Я не та, кем кажусь. На Фэйле все были так счастливы увидеть новое воплощение своей великой правительницы, что поверили без лишних слов, будто я – это она. Но у меня нет уверенности в том, что я – дочь моей матери. – Не говори так! – прервал ее Вериасс, а Галлену сказал: – Как ты смеешь! Как ты смеешь судить ее, ты, ничтожный комок грязи? – А как смеете вы создавать богов, которые судят меня, не спрашивая моего согласия? – крикнул Галлен. – Я вам больше не помощник. Более того, сейчас я убью вас обоих, если не получу толкового ответа! – Не надо, Галлен… – заворчал Орик. – Если правда все равно должна быть сказана, – обратилась Эверинн к Вериассу, – то на его вопросы отвечу я. – Она высоко держала голову, глядя прямо в глаза Галлену, и Галлен не видел в ней ни страха, ни обмана. – Ты прав в том, что касается меня. Я недостойна быть судьей ни твоего мира, ни любого другого. Я не заслужила этого права и сомневаюсь, что могу его заслужить. Мой народ определенно не одобрил бы меня. Таррины не просто назначают правителем того или иного – они воспитывают, учат и отбирают десятки тысяч кандидатов на каждый пост; и от меня они пришли бы в ужас. Да, я ношу в кармане устройство, способное уничтожить мир. Да, я позволяю сотням людей жертвовать жизнью ради того, чтобы я могла занять место своей матери. Но я… я не хочу занимать это место! Мэгги, однажды ты говорила мне, как тебе ненавистна твоя работа в гостинице, как тебе ненавистно было скрести полы, стирать, чувствовать себя последней рабыней. А что, если бы тебе пришлось выгребать грязь из десяти тысяч миров? Что, если бы ты была единственным судьей в сотне тысяч споров за один день и ежечасно обрекала на смерть тысячи людей? Я… я не могу представить себе иной ситуации, когда я чувствовала бы себя более скверно! – Слезы навернулись на глаза Эверинн, и она с рыданиями упала на колени в воду. – Видели вы, сколько человек погибло ради меня сегодня? Когда я оглядываюсь на все, что я совершила… – Шш… – подоспел к ней Вериасс, расплескивая воду. – Не надо, не надо. Ты займешь этот пост лишь на время – до тех пор, пока таррины не подыщут замену. Галлен наблюдал за ними. В пидке учитель говорил ему, что всем тарринам присуще сострадание. Теперь Галлен сам видел, как мучается Эверинн. Она носила на себе оружие, несущее гибель мирам, но это сводило ее с ума – и Галлен, видя, как она рыдает, какое отвращение она питает к самой себе, отчасти признавал: если уж так надо, чтобы его судило высшее существо, пусть оно будет таким, как Эверинн. Вериасс, обнимая Эверинн, не сводил с Галлена сердитых, озабоченных глаз. – Каковы ваши планы? – спросил Галлен. – Только подробно. – Мы хотим воевать с дрононами. «Терроры» установлены в их наиболее населенных мирах. Мы взорвем их, только если не останется иного выхода. – Отец, не надо! – сказала Эверинн. – Довольно лжи. Они заслужили право знать правду. – Так нельзя… – начал Вериасс, но Эверинн прервала его: – Мы с Вериассом держим путь на Дронон, где Вериасс сразится с лордом‑хранителем в рукопашном поединке. |
