Галлен слышал, как колотится ее сердце у его груди.

– Подари мне эту ночь, – сказала она. – Что бы ни случилось потом, позволь мне остаться в эту ночь с тобой.

Галлен заглянул в ее большие глаза, ощущая тепло ее тела.

– Я знаю, ты хочешь меня, – говорила она. – Я прочла это в твоих глазах в первый же миг нашей встречи. И я тоже хочу тебя.

Потрясенный Галлен дрожал. Она поистине самая прекрасная, самая совершенная из женщин, которых он встречал, и ему больно было сознавать, что им никогда не быть вместе. Галлен не обманывался в своих чувствах. Попроси она его стать ее лордом‑хранителем, сражаться за нее с дрононами – и он сделал бы это с радостью, охотно рискуя своей жизнью день за днем, час за часом.

Но она могла обещать ему только одну ночь любви. Эверинн, не отстраняясь от него, сняла с себя верхнюю и нижнюю одежду. Ее груди были маленькие, но дерзкие, бедра точеные и сильные. Часто дыша, она освободила от одежды Галлена и увлекла его за собой в высокую мягкую траву на террасе, и они любили друг друга долго и медленно.

А после лежали рядом нагие. Волны внизу набегали на известковые утесы, и рыбы‑факельщики озаряли океан бледно‑зеленым светом. Вверху проплывали тучи и зажигались звезды, вскоре усеяв все небо. Теплый ветер качал ветвями, и Галлен обрел покой.

Эверинн прижалась к нему, и они уснули. Когда Галлен проснулся, ветер стал прохладнее, большой косяк факельщиков уплыл, и ночь стояла над ними, как шатер. Галлен обнял Эверинн, оберегая ее. Он не мог не думать о том, что это – начало и конец их любви. Они скрепили это событие тем малозначительным актом, который совершили, – но будущее неотвратимо, и завтра, что бы ни случилось, ветер перемен унесет их в разные стороны, как два листка, сорванных с дерева. Небо вверху было так огромно, так беспредельно, что Галлен остро ощутил свою и ее наготу под сводом безбрежной, пугающей тьмы, готовой рухнуть на них.

Тогда Галлен увидел Вериасса, стоящего во мраке у начала тропы. Галлен вздрогнул и сделал движение, чтобы сесть и набросить на себя одежду, но Вериасс приложил палец к губам.

– Тише, не разбуди ее, – срывающимся голосом сказал он. – Накинь на нее платье, чтобы она не озябла.

Галлен послушался и оделся сам. При этом он краем глаза следил за Вериассом, опасаясь, как бы старик не бросился на него, но тот испытывал боль, а не гнев. Сложив руки на животе, Вериасс отвернулся и медленно зашагал по тропе назад.

Галлен последовал за ним. Старик шел, напряженно выпрямив спину. Галлен, чувствуя необходимость прервать молчание, тихо сказал:

– Прости, но я…

Вериасс повернулся и тяжело посмотрел на него.

– Незачем извиняться, – с болью проговорил он. – Что же делать, если Эверинн предпочла тебя мне. Полагаю, это только естественно. Она молодая женщина, а ты привлекательный мужчина. А я – что ж… – Он вскинул руки и бессильно уронил их.

– Я сожалею, – сказал Галлен, не зная, что говорить.

Вериасс подошел ближе, негодующе потрясая пальцем:

– Молчи! Ты не знаешь, что такое горе. Я любил ее шесть тысяч лет. И твоей любви далеко до моей!

– Нет! – вскричал Галлен, охваченный внезапной яростью. – Ты любил ее мать, ублюдок несчастный! Эверинн – не Семаррита! Да, она подчиняется тебе, она соглашается соединиться с омниразумом для блага своего народа, но когда это случится – ты уничтожишь ее. Ты готов убить свою дочь, чтобы получить обратно любимую женщину!

У Вериасса загорелись глаза и раздулись ноздри. Галлен заметил, что с помощью манты видит в темноте лучше, чем обычно. Его мускулы напряглись, и он пригнулся, когда Вериасс ударил, стараясь сохранять спокойствие и не поддаваться эмоциям.