– А трое наших друзей, – сказал Вериасс, имея в виду Галлена, Мэгги и Орика, – хотели бы отдохнуть здесь, пользуясь гостеприимством твоего народа, пока не смогут вернуться домой.

– Добро пожаловать, – сказала Бабушка. – Мы рады принимать у себя друзей нашей владычицы.

– Не слушай этого старого петуха, – торопливо вмешался Галлен. – Я пойду с Эверинн.

Вериасс покачал головой:

– Я подумал и решил, что тебе не следует этого делать. Над следующими двумя планетами, лежащими на нашем пути, властвуют дрононы, и без тебя мы с Эверинн будем не так бросаться в глаза.

– А Эверинн ты спрашивал?

– Нет – да и незачем.

– Тогда спрошу я. – Галлен взглянул наверх, где играли музыканты. Эверинн, сидевшая там, уже ушла. Галлен уловил в сумерках голубой блик и увидел, как она идет по холму между деревьями. Пробившись через веселую толчею, он нашел тропинку, по которой она ушла. Дорожка вела через овражек в крохотную рощу, где пели сверчки. За весь день на этой планете только сверчки напомнили Галлену о доме. Тропа была широкая и содержалась в порядке.

Не видя в темноте Эверинн, Галлен доверился своей манте. Двигаясь бесшумно, как вечерний туман, он миновал пару нагих любовников, лежащих в глубоких папоротниках.

Еще сто ярдов – и он вышел на огороженный балкон у края города. Там, ближе к лесной опушке, стояла Эверинн, глядя на закат. Прилив покрыл берег, по которому они пришли сюда несколько часов назад. Море стало медно‑оранжевым, и огромные волны с белыми гребнями разбивались об известковые скалы. В воде под бурным прибоем светились зеленые огни.

Эверинн стояла тихо, не шевелясь. Несмотря на свою гордую осанку, она была так хрупка, что Галлен мог бы поднять ее одной рукой. Она стояла спиной к нему, но Галлен видел слезы на ее лице. Легкая дрожь пробежала по ней, словно она старалась сдержать рыдания.

– Пришел посмотреть на факельщиков? – спросила она, кивнув на зеленые огоньки в прибое. – Красивые рыбы. Каждая охотится со своим фонариком.

Галлен подошел и положил руки ей на плечи. Эверинн вздрогнула, как будто от неожиданности. Мускулы под ладонями Галлена были тверды, напряжены, и он начал легонько массировать их.

Он собирался попросить у Эверинн разрешения сопровождать ее, но она казалась такой печальной, что у него не повернулся язык.

– Рыба меня не волнует. Скажи, о чем ты плачешь?

После долгого молчания Эверинн произнесла:

– Ни о чем. Просто я…

– Тебе грустно? – прошептал Галлен. – Почему?

Эверинн смотрела в морскую даль.

– Знаешь, сколько лет было моей матери? – Голос звучал так тихо, что Галлен едва слышал его за шумом прибоя.

– Несколько тысяч, наверно? – предположил Галлен. Семаррита все‑таки принадлежала к числу бессмертных, да и Вериасс говорил, что служил ей шесть тысяч лет.

– А знаешь ты, сколько лет мне?

– Восемнадцать, двадцать.

– Скоро будет три, – уточнила Эверинн. Галлен оторопел. – Когда моя мать погибла, Вериасс вырастил ее клон – меня. Он выращивал меня в автоклаве на Шинтоле, чтобы ускорить процесс. Он не мог позволить мне иметь нормальное детство – вдруг бы я порезалась или сломала себе что‑нибудь. Пока я была в автоклаве, он с помощью мант обучал меня истории, этике, психологии. Теперь я знаю все о жизни, но самой жизни не знаю совсем.

– И ты боишься, что через несколько дней твоя жизнь может закончиться?

– Я не просто боюсь, я это знаю. Моя мать была намного старше и мудрее меня. Дрононы покушались на рубежи ее владений несколько тысяч лет.