Мормо собирался продать себя подороже.

«Уокер» уставился в живот Джека, в стык между металлом и живой плотью. Какой же Мормо огромный. По такой мишени невозможно промазать.

Выстрел.

И осечка.

– Было бы так просто. – Мормо качнул головой. Его губы покрывала сетка мелких белых шрамов. Похоже, ему зашивали рот.

«Еще проще». – Роб нажал на спуск. Боек с хрустом вышел на удар. Щелк.

Осечка.

Не может быть. Это же не автоматический пистолет!

Джек пожал плечами, широко развел руки и поднял над головой, словно молился. Кожа на лице монстра пошла волнами, рваная, обгоревшая, неряшливо собранная.

Роб взвел курок. Барабан подставил новый капсюль.

– Молюсь за тебя, – прошептал Мормо и замер неподвижно.

Щелк. Осечка! Щелк. Осечка.

– Хорошо, – сказал Роб, но револьвер не опустил. «Поучи меня, праведник, как падших ангелов истребляют?» – вспомнилось вдруг. Был у них в армии один отмороженный тип, Ассегай Смит… Когда убивал священников-мексов, всегда так говорил. А остальные смеялись. Больше всего на свете Ассегай любил убивать священников.

«Я тоже смеялся».

– Мама не очень страдала, а вот сестра ужасно, – сказал Мормо.

Роб скосил глаза на старуху с дочерью – они здесь? – и обнаружил, что соль заключила их в идеальный бриллиантовый саркофаг, затянула предохранительной пленкой. Под ее саваном они лежали безупречные, беспечные, святые.

– У тебя ее лицо, – продолжал Мормо, – мамы. Поэтому мы вообще говорим с тобой. Мы, считай, родственники. Не по крови, так по коже. Ты уж не подведи. Не становись таким, как я. Тяжело душе в мертвом теле.

– Это все? – спросил Роб. Он поднял револьвер и вдавил себе в лоб. Боль, как всегда, помогала.

Мормо покачал головой. Скрежет.

– Ты побежишь, но останешься на месте. Соль расплавит время, и ты захлебнешься им, застынешь, как в янтаре, и мысль меееееееееееееееееееедлеееееееееееееееееееееееенно станет рваться наружу. Но на ее зов никто не придет. И тогда ты прозреешь.

– А если вот так?!

Роб подскочил вплотную, вогнал ствол револьвера Мормо меж ребер. Где там твое черное сердце? Щелк. Осечка. Идиот! Пропал…

– Можно еще лучше. – Великан накрыл руку Роба своей огромной ладонью, «уокер» перетек в нее, как кипящее масло. Мормо приставил револьвер к виску, взвел курок. Воздух сочился сквозь зубы чудовища с тихим свистом. Джек Мормо зажмурился и в три секунды отщелкал весь барабан себе в голову. Без толку.

– Не мы здесь решаем. Она! – указал стволом на бомбу, и тут же грянул выстрел. Роб мог поклясться, что Мормо не нажимал на спусковой крючок, но пуля радостно срикошетила о корпус бомбы, ободрав с нее пласт заржавленной коры. На темном металле проступила алая капля.

– Нам положен разговор, – гигант наклонился к стрелку и протянул ему «уокер» на открытой ладони, – потом попробуешь меня убить. По-честному. Так завещано.

– Я ухожу. – Роб выбил револьвер из его руки. Тот полетел под ноги, отскочил, выщербив кусок соли. – Мне плевать! Мне плееееевать. Это никогда не станет вновь моей войной! Никогда, слышишь?!

– Но это война – для всех. Нельзя отказаться от воздуха, которым дышишь.

Роб заткнул бы уши, но одной руки не хватит на оба уха. Поэтому он загорланил, лишь бы не слушать:

– Яяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяяя человееееееееееееееееееееееееек постояяяяяяяяяяяянной печалиииииииииииииииии!

Он уходил все дальше и дальше.