— Хорошо, — сказала Анна. — Я такая же.
— Анна, ты мне нравишься. И спасибо, что разрешила мне остаться. Я схожу с ума, когда я сплю один.
Потом, помолчав, он добавил:
— Тебе повезло, что у тебя есть этот твой ребенок.
— Я это знаю. Потому-то я и нормальная, а ты псих.
— Да. Моя жена детей не хочет. Ну, может быть, и хочет. Но она мне сказала: «Милт, — она сказала, — я не стану рожать ребенка от мужчины, у которого на меня встает только тогда, когда он напивается».
— Так и сказала, этими словами? — спросила Анна, возмущенно.
— Нет, куколка. Малышка, нет. Сказала: «Я не стану рожать ребенка от мужчины, который меня не любит».
— Как глупо, — сказала Анна, очень горько.
— Не таким тоном, Анна. Или я буду вынужден уйти.
— Тебе не кажется, что есть что-то немного странное в такой вот ситуации: мужчина приходит к женщине домой и говорит: «Мне нужно разделить с тобой постель, потому что я схожу с ума, когда я сплю один, но я не могу заняться с тобой любовью, потому что тогда я тебя возненавижу?»
— Нечто более странное, чем кое-какие явления, которые мы могли бы сейчас припомнить и упомянуть?
— Нет, — сказала Анна рассудительно. — Нет.
Она добавила:
— Спасибо, что очистил от всей этой ерунды мои стены. Спасибо. Еще несколько дней, и я бы действительно тронулась умом.
— Был рад помочь. Я полный неудачник, Анна, в данный момент — полный неудачник, Анна, и можешь мне этого не говорить, однако есть кое-что такое, что я умею делать очень хорошо: когда я вижу, что человек в беде, я всегда точно знаю, какие именно строгие меры необходимо срочно предпринять.
Они уснули.
Утром она ощутила в своих объятиях его смертельный холод, тяжесть ужасающего холода, это было все равно что обнимать смерть. Она медленно его растерла, согрев и разбудив его. Теплый, проснувшийся и благодарный он в нее вошел. Но к тому времени она уже была во всеоружии, была готова к обороне и не могла справиться со своим напряжением, расслабиться ей не удалось.
— Ну вот, — сказал он потом, — я так и знал. Разве я был неправ?
— Да, ты был прав. Но в мужчине с гигантской эрекцией есть что-то такое, против чего трудно устоять.
— Все равно, тебе следовало попытаться. Потому что теперь мы будем вынуждены тратить очень много своих сил на то, чтобы избежать взаимной неприязни.
— Но я не чувствую неприязни по отношению к тебе.
Они друг другу очень нравились, они чувствовали грусть и близость, дружескую нежность, как люди, прожившие в браке двадцать лет.
Он пробыл с ней пять дней, каждую ночь он спал в ее постели.
На шестой день она сказала:
— Милт, я хочу, чтобы ты со мной остался.
Она произнесла это кривляясь, пародийно, это было злой пародией и на саму себя, она как будто себя бичевала и наказывала, а он ответил, улыбаясь, грустно:
— Ну да, я знаю, что пора двигаться дальше. Мне пора двигаться. Но почему я должен это делать, почему я должен это делать?
— Потому что я хочу, чтобы ты остался.
— Почему ты не можешь этого принять? Почему нет? — Стекла его очков поблескивали беспокойно, он презабавно сложил губы в мину якобы искреннего удивления, но он был очень бледен, а на его лбу сверкали капельки пота. — Вы должны принимать нас, должны принимать, разве ты этого не знаешь? Разве ты не понимаешь, что нам все это дается гораздо тяжелее, чем вам? Я знаю, что вам горько и обидно за себя и что вы в этом правы, но если вы не сможете принять нас, как мы есть, и провести нас через это…
— То же могу сказать и вам, — сказала Анна. |