Мимо Полякова несся, не разбирая дороги, чернокожий со змей, наливая глаза кровью.

— Геволт! — орал негр. — Шлемазулы факаные! Беспредел!

Услышать такое для Полякова было все равно, как старомодный призыв «Родина-мать зовет», и он принял активное участие в шабаше, когда каждый зэк бесился от всех фантазий, опущенных в его мозги природой.

Через несколько дней восстание было подавлено. Зэков самым жестоким образом загнали в камеры и объявили: они не выйдут на свободу внутри остальной тюрьмы в течение трех суток и пусть вопят, сколько влезет за нарушения прав человека и жалуются адвокатам — это не поможет. А если бунт повторится, так последует еще более серьезное наказание — из всех камер уберут телевизоры, невзирая на заслуги перед обществом самых выдающихся заключенных.

В течение трех суток Поляков томился в буржуазном застенке, выслушивая мемуары Мгамбги о его наиболее интересных состояниях аффекта. В это время в тюрьме шла тщательная уборка и ремонт помещений после бунта, за причину которого Поляков выяснил между рассказами Мгамбги, как лучше всего ломать кадыки в темных переулках.

Оказалось, бывший султан принял посильное участие в массовом протесте против нарушений прав человека в этой зоне. Какой-то несчастный, осужденный за изнасилование с убийством, во время процесса адаптации набросился на профессоршу-психолога и попытался доказать ей на практике, как ничто человеческое ему не чуждо даже при такой статье.

Профессорша повела себя неправильно. Вместо того, чтобы облегчить жизнь заключенного, а потом чистосердечно расколоться комиссии: этот мистер уже осознал, перевоспитался, ведет себя гораздо не хуже многих на свободе, а потому достоин условно-досрочного освобождения, психолог орала во все стороны и привлекала внимание охраны, лишь бы не выполнять свой врачебно-ученый долг.

В результате действий провокаторши в белом халате расисты ударили дубиной несчастного заключенного, вдобавок директор тюряги совершил самый настоящий беспредел, от которого взвыли поголовно все зэки. Он запретил заключенным смотреть порнофильмы, а потому самолично спровоцировал восстание, за которое руководство не так будет мылить шею директору, как станет рвать его жопу.

После этой ничем не спровоцированной директорской жестокости, зэки в знак протеста перестали смотреть телевизоры и устроили сходняк, во время которого выступил человек с железной пастью, говорившей за его исключительную крутость. Поляков резко подверг критике местную братву за ее мягкохарактерность и стал поучать коллег зарубежному опыту.

Вот ваш Мировой банк прет в наши дела, пропагандировал Поляков с помощью двух переводчиков, а сами не понимаете, как жить даже здесь. Что это за тюрьма, с ума двинуться мозгами, ведете себя как валеты, а не авторитеты. И это несмотря на то, что нас целых три дня томили в античеловеческих камерах. Дороги нет, грева тоже, парашу — и ту зажали. А общак где, не говоря уже за петушатник? Братва, вам в натуре — уже пора жить, если не по закону, так по понятиям. Иначе, ударил себя по впалой груди Поляков, клацая страшными зубами, лучшей доли не видать, ведете себя, как нелюди, хотя и вроде успели зарекомендоваться…

Через месяц после этой пламенной речи на сходняке за стены кичи была пущена малява, которая очень скоро пересекла океан и многочисленные ограждения колонии для особо опасных преступников в районе Кологрива.

Глава двадцать шестая

Несмотря на таможни, границы, колючие проволоки, отряды охранников и хитроумные системы ограждений, устроенные больше для успокоения общественного мнения, чем с прямыми целями, слухи за очередные подвиги Чалмы легко закурсировали между многочисленными лагерями на одной шестой света.