— Воистину. Когда все мы, сидящие здесь, были ещё детьми, вышел указ короля Вильгельма, что вожди горских кланов должны подписать присягу, отречься от верности Стюарту, которого вы называете Претендентом. Алистер Макиен Макдональд, мой вождь, подписал, что от него требовали. Однако, добираясь из нашей отдаленной долины в лютые зимние холода, он опоздал к некоему сроку. Вскоре после этого Гленко завалило снегом по самые крыши. И тут к нам забрела рота солдат из Форт-Вильяма, заплутавших в снежную бурю, полумёртвых от голода и холода, синих, чисто покойники на кладбище. Нас не пришлось упрашивать. Мы жалостливы и мягкосердечны, всегда готовы приветить путника. Мы поселили их у себя, и не в хлевах со скотиной, а в собственных, пусть и скромных домах. Ибо для нас то были не чужаки, а братья-шотландцы, пусть из другого клана. Мы устроили пир. Вот куда ушло всё наше асквибо! В глотки этих ракалий! Но нам было не жалко.

И тут случилось чудо: снаружи донеслись звуки волынки.

Дом наместника располагался в углу Внутреннего двора, так что фасад у него был фахверковый, а заднюю стену составляла куртина Тауэра. Из окон в верхней её части наместник мог смотреть на Уотер-лейн, внешний пояс укреплений, пристань и реку. И пристань, и Уотер-лейн в дневные часы были открыты для всех. Видимо, экономка Троули, проветривая спальни, распахнула окна верхнего этажа. По совпадению бродячий волынщик на улице как раз заиграл горский мотив в надежде получить монетку от прохожих или солдат. Тот же самый мотив напевал себе под нос лорд Жи несколькими минутами раньше.

Сильные чувства проступили на лице Макиена, покуда он рассказывал о заблудившихся солдатах и пире, который закатили пришельцам его родичи в сугробах Гленко. При звуках волынки в глазу шотландца блеснули слезы, и он принялся тереть повязку, скрывавшую другой.

— Мне надо промочить горло. Вам трудно её откупорить, сэр?

— Признаюсь, милорд, столько слоев воска, свинца и проволоки хранят содержимое этой бутыли надёжно, как стены Тауэра.

— Тут я с вами поспорю: куда надёжнее! — воскликнул лорд Жи. — Дайте-ка её мне, я знаю трюк.

Троули протянул ему бутыль.

Последние несколько минут Даунс сидел с кислой миной.

— Не могу смолчать, милорд. Ваш рассказ затронул печальную струну в моей памяти. Я не помню подробностей, но уверен, это не конец.

— Тогда я быстро доскажу до конца. Две недели солдаты жили в Гленко, как самые близкие люди, уничтожали наш скудный зимний запас, жгли наш торф, отплясывали рилу с нашими девушками, а потом, встав в пять утра, предали Макиенов Макдональдов огню и мечу. Наша деревня превратилась в бойню. Немногие успели скрыться в горах, стеная и плача, унося в сердцах ужас и боль. Там мы поддерживали себя снегом и жаждой мести, пока злодеи не ушли прочь. Лишь тогда мы спустились на пепелище — вырыть братские могилы в промёрзлой земле Гленко.

Стражник Даунс и генерал-лейтенант Троули, потрясённые до глубины души, застыли, как в столбняке. Одно резкое слово или движение Руфуса Макиена — и они бы с воплями выбежали на улицу.

Но нет — он лишь на мгновение закрыл единственный глаз, затем открыл его и выдавил кривую улыбку.

Для англичан тут была заключена мораль: несмотря на пережитую в детстве трагедию, Руфус Макиен вырос джентльменом и нашёл опору в умении себя держать, к которому это звание обязывает.

— Ну что, — сказал он, — по глоточку?

— Милорд, — хрипло проговорил Троули, — отказаться было бы неучтиво.

— Тогда давайте я открою её, чёрт возьми, — сказал Руфус Макиен из клана Макдональдов. Он рукавом вытер глаз и туда же, в рукав, высморкался, пока из носа не потекло. — Мистер Даунс, как я уже говорил, тут есть один фокус. Может полететь стекло. Я прошу вас отвернуться — чтобы мне не пришлось в завещании отписать вам свою повязку!

Мистер Даунс позволил себе сдержанно улыбнуться шутке и отвёл взгляд.