Вот чёрт. Господи, старые обычаи так медленно умирают. Она наверняка знает, что я еврей — а кем ещё может быть тот, кого зовут Аарон Россман? Так что я — еврей, и она не возражает. Она, вероятно, не еврейка, и мне это по барабану. Прости, мама, но это так. В любом случае она про это скоро узнает. Ведь среди христиан обрезание не практикуется давным‑давно.

Скоро узнает? Похоже, я уже принял решение, не так ли?

Но действительно ли я этого хочу? Диана и я — мы строили жизнь вместе. У нас общие интересы, общие друзья. Барни, Памела, Винсент, И‑Шинь. Что они подумают?

Да в жопу. Не их собачье дело. Это лишь между мной и Дианой. И Кирстен. Кроме того, я буду осторожен. Чёрт возьми, если даже этот сраный ЯЗОН не может меня читать, то никто не сможет — даже Диана. Она никогда не узнает.

25

Экскременты попали в вентилятор. Как только его отпустили из больницы, Аарон вернулся в свою квартиру — правая рука завёрнута в остеопластическую сеть, угловатое лицо пышет яростью.

— ЯЗОН, чёрт тебя дери! Ты пытался меня убить!

Мне удалось захлопнуть входную дверь достаточно быстро, чтобы последние два слова не были услышаны теми, кто оказался в этот момент на лужайке перед квартирой Аарона. К счастью, конструкторы сделали жилые модули звуконепроницаемыми. Тем не менее я был уверен, что по меньшей мере один из прохожих, грубый и прямолинейный Гаррисон Картрайт Джоунз, обязательно позже спросит Аарона, в чём тогда было дело — понятно, если Аарона вообще кто‑нибудь ещё увидит.

Мои глаза в гостиной Аарона были установлены на суставчатом стебельке посреди стола. Я медленно повернул их в сторону Аарона и заговорил спокойно, рассудительно, чуть‑чуть нараспев:

— Случившееся с «Поллуксом» было несчастным случаем, Аарон.

— Чёрта с два! Ты опустил корабль прямо на меня.

— Ты перерезал линию гидравлики.

— Чтобы помешать ему опускаться.

Я сделал так, чтобы мой голос звучал немного раздражённо.

— Ни к чему винить меня в собственной неосторожности, Аарон.

Он зашагал туда‑сюда по комнате, засунув левую, здоровую руку в карман.

— А что скажешь о пустом топливном баке?

Я помедлил перед ответом — не потому, что не мог ответить сразу, а в надежде, что Аарон подумает, что застал меня врасплох этим необдуманным вопросом.

— Ты пролил в ангаре довольно много топлива. Ты сам знаешь, как быстро оно испаряется. Ты не сможешь доказать, что не разлил и всё остальное.

— Баки остальных челноков тоже почти пусты.

— Так ли?

— Должны быть!

Я сказал с бесконечным терпением в голосе:

— Аарон, успокойся. Тебе нелегко пришлось в последнее время: сначала трагическое самоубийство бывшей жены, и теперь вот это ужасное происшествие. Я очень надеюсь, что с твоей рукой всё будет в порядке.

— Моя рука здесь совершенно не при чём!

— О, я уверен, что ты и сам в это веришь. Но ты вряд ли объективен относительно того, как всё это — особенно чувство вины за смерть Дианы — влияет на твою способность разумно мыслить.

— Я мыслю вполне разумно. Это ты говоришь чепуху.

— Возможно, мэр Горлов мог бы нас рассудить?

— Горлов? Он‑то здесь причём?

— К кому ещё ты можешь пойти со своими теориями? Только мэр обладает полномочиями начать расследование этого… того, что тебя огорчает.