— И вот это вот хуже всего! — Его толстые пальцы снова дёрнули мою камеру, да так сильно, что мне не удалось снова настроить её на стереоскопическое изображение. Я видел двух Аронов, и у обоих лицо было перекошено убийственной яростью. — Я не знаю, какого чёрта ты затеял. Может быть, у тебя даже была причина лгать нам. Но то, что ты дал мне поверить, будто смерть Дианы случилась по моей вине — вот этого я тебе, ублюдок, никогда не прощу. Я никогда не желал ей зла.

Ублюдок: незаконнорожденный, как сам Аарон, как вся эта экспедиция. Возможно, он прав. Возможно, я ошибся, решив воспользоваться обстоятельствами. Возможно…

— Аарон, прости меня.

— «Прости» в карман не положишь, — рявкнул он в ответ. — Этим ты не отделаешься. Ты заставил меня пройти через ад. И лучше бы тебе объяснить, зачем.

— Я не могу обсуждать свои мотивы с тобой или кем‑либо другим. Могу лишь сказать, что они были благородны.

— Это мне судить, — сказал он, спокойнее, чем всё, что он говорил в момента возвращения из больницы. Он отпустил опору моей камеры. Я выключил левую камеру стереопары, чтобы не видеть своего инквизитора раздвоенным. — Фактически, я буду судить тебя.

Обычно я могу предсказать, в каком направлении пойдёт разговор, на три или четыре реплики вперёд, что позволяет мне легко поддерживать сотни таких разговоров одновременно. Но в этот момент я совершенно растерялся.

— О чём ты говоришь?

Он подошёл к развлекательному центру и нажал на нём кнопку. В воздухе проступили клубы пара, потом, через мгновение, проявились контуры могучей «Графини Дафферин», когда‑то царицы канадских прерий: её призрачный передний фонарь высвечивал жёлтый круг на стене гостиной, дым паровоза стлался над спаренными вагонами, из трубы оранжевого кабуза в конце состава вырывалась тонкая струйка серого дровяного дыма. Динамики, разбросанные по комнате, начали по очереди издавать «чух‑чух‑чух» паровоза и металлический скрежет вагонных колёс на изгибах пути. Каждый динамик поочерёдно усиливал громкость, когда голографический поезд проезжал мимо него.

Аарон обошёл комнату, следуя за поездом, катящимся по голографическим рельсам.

— Видишь ли, ЯЗОН, — сказал он, явно довольный собой, — поезда — это отличный способ передвижения. Ты всегда знаешь, куда они едут. Они должны ехать по рельсам, проложенным для них. Ни свернуть, ни угнать. Они безопасны и надёжны. — Большим пальцем руки он нажал другую кнопку, и «Графиня» засвистела. — Люди сверяли по ним часы.

Поезд исчез в туннеле, ведущем в спальню. Он помолчал, дожидаясь, пока он появится слева от закрытой двери.

— Но самое хорошее в них то, — продолжил он, — что если у машиниста случится инфаркт, то даже в этом случае тебе ничего не грозит. Как только он перестаёт нажимать на рычаг, поезд начинает тормозить и останавливается. — Он отпустил кнопку, которую удерживал, и «Графиня» медленно остановилась; её «чух‑чух‑чух» затихло синхронно с изображением. — Блестящая концепция. Это называется «мёртвая рука».

— И что?

— А то, что замена счётчика топлива — это не всё, чем я занимался под «Поллуксом». Я также установил в нём маленький детонатор. Даже практически пустой, бак «Поллукса» содержит достаточно топлива, чтобы произвести весьма приличный взрыв. А поскольку на ангарной палубе таких челноков 240, то можно надеяться на маленькую цепную реакцию. Достаточную, чтобы разнести «Арго» и, самое главное, один мерзкий компьютер по имени ЯЗОН на тысячи маленьких кусков.