— Я не буду расспрашивать вас о деталях происшедшего, — сказал ему Турецкий, внимательно глядя прямо в глаза, — тем более вам будет трудно вспоминать об этом прямо сейчас… Не стану сейчас спрашивать и о том, что вас привело на Пушкинскую набережную и какова была цель вашей встречи с Апариным. Это мы оставим на потом. Время дорого, а я не могу вас задерживать в таком состоянии. Но я прошу вас рассказать о ваших соображениях. Ведь у вас, как у следователя, уже появились какие-то версии?

Этого вопроса Володин не ожидал. Он рассчитывал совсем на другие вопросы, на обычный допрос, который он сам проводил сотни раз. Вопрос — ответ, вопрос — ответ… Это похоже на игру в пинг-понг, когда мячик летает через стол по траекториям, которые ему сообщают ракетки игроков. Поймает мячик ракетка или не поймает — зависит от того, кто послал, насколько хитрым был удар. Зато, если ты поймал мяч, то можешь сам послать его так, чтобы соперник его пропустил. И ты тогда получаешь очко.

Вопрос Турецкого никак не соответствовал такому взгляду на допрос. Он смешал все планы Володина и несколько выбил его из колеи. Ну надо же! Этот Туредкий знает когда и что спросить. Вопросы его больше похожи не на пинг-понговые мячики, а на пули, поймать которые нет никакой возможности. Да и успеть увернуться тоже очень трудно. Особенно когда вопрос задан неожиданно и в самую точку.

Конечно, Володин что-то придумал на ходу, но, судя по взгляду, Турецкого интересовало не то, что конкретно он говорит, а интонация, жесты, ритм речи. Володин чувствовал, что Александр Борисович читает по каким-то неуловимым признакам лучше, чем если бы ему говорили открытым текстом. И от этого волновался, сбивался, что, разумеется, не могло ускользнуть от внимания проницательного Турецкого. Только большим усилием воли Володину удалось взять себя в руки и начать говорить складно и спокойно. Турецкий, кажется, это заметил, поэтому после нескольких малозначительных вопросов неожиданно задал такой:

— А что вы собирались делать завтра?

Вот тут-то Володин машинально и рассказал Турецкому о предполагаемом посещении Лучинина.

Александр Борисович оживился и быстро выспросил у Володина все подробности этого дела. Оно явно заинтересовало важняка.

Скрывать смысла не было — все, что рассказал Володин, с легкостью можно было прочитать в материалах следствия.

После этого Александр Борисович отпустил Володина с миром.

В остальном Евгений Володин постарался избежать каких-то опасных вещей, которые бы хоть как-то характеризовали его отношения с начальником столичного РУБОПа Константином Апариным.

«А этот Турецкий молодец, — думал Володин, подруливая к своему дому, — если бы я не знал все эти следовательские штучки, то обязательно бы проговорился. А у простого человека в разговоре с ним вообще шансов не останется. Ну ничего, мы тоже не лыком шиты. Только вот дело Лучинина… Ну да ладно, может, и пронесет. В конце концов, со смертью Апарина — все концы в воду. Пусть Турецкий попробует разыскать что-нибудь, подтверждающее то, что Апарин интересовался делом Лучинина».

Да, Володину пришлось потратить немало нервной энергии для того, чтобы этот въедливый Турецкий не разнюхал, что именно связывало его с Апариным.

«Но все-таки дело Лучинина его явно заинтересовало, — размышлял ВолОдин. — Почему? Как, из каких признаков он мог бы понять, что это дело имеет отношение к Апарину тоже?

Нет, этот Турецкий самый настоящий телепат, если может читать мысли…»

С этими мыслями Володин подъехал к дому. Жена еще не спала. Дожидалась. Володин переоделся, вошел на кухню.

— Где ты был? Позвонил, ничего не объяснил…

— Служба, — устало сказал Володин, усаживаясь за кухонный стол.