Быть может, его руки в последний раз ощущают ее тепло.

Он избавит мир от Эль-Мюзира – это начертано среди светил с неумолимой яростью, – но до сих пор он не думал, что цена, которую придется заплатить, окажется так высока.

– Я не понимаю, но хочу понять, – она, убирая с его лица мокрые волосы. – Хочу знать, есть ли хоть малая надежда...

Он прервал ее слова поцелуем. Пальцы потонули в золотой копне волос, а язык зарылся в сладостную негу рта. Господи Иисусе, в ней моя слабость!

Сжав ладонями пылающие щеки, Бекет целовал свою сильфиду и не мог насытиться нежностью ее губ и нежностью ее заботы.

– Тебе надо идти, – пробормотал он. – Да, – шепнула она.

– Тебе нельзя здесь оставаться, – продолжал он и слегка прикусил мочку ее уха.

– Нельзя, – согласилась она.

Он поцеловал бьющуюся у нее на шее жилку.

– Я не должен. – Конечно, не должен, но куда деться от этих рук, что блуждают по его телу, гладят, ласкают, ощупывают каждый мускул? – Меня ждет смертельная схватка, и мне надо... О-о! – Горячим языком она слизнула еще не высохшую каплю у него на груди. – Надо... – Он втянул в себя воздух, ощутив блаженную тяжесть в паху. Положил руки ей на плечи, точно пытался оттолкнуть ее от себя. – Мне надо собраться с силами. Я так долго мечтал об этой встрече, она снилась мне все эти годы в моих черных снах. Пойми, Катье, не могу я...

Она посмотрела на него полупьяными от поцелуев глазами. Он раздвинул полы расстегнутого сверху жакета и увидел соблазнительно выступающую – над корсетом грудь.

– Мой англичанин. – Она поцеловала лежащую у нее на плече руку. – Давай забудем обо всем. Хоть ненадолго.

Пусть еще час не будет ни полковника, ни владелицы замка. Только мужчина и женщина.

Бекет молча уронил руки.

Она медленно выпрямилась. Ее пронзило ощущение невосполнимой потери. Катье тихонько пошла прочь. Неужели ему больше не увидеть солнца, играющего у нее в волосах, не взглянуть в эти дивные отважные глаза, не почувствовать...

– Катье!

Она обернулась. Бекет широко раскинул руки.

– Иди ко мне, моя сильфида! Сделай так, чтоб я забыл обо всем на свете!

Она бросилась к нему. Он стиснул ее в объятиях, прижался к ее губам – неторопливо, все крепче и крепче, наслаждаясь ее вкусом, как последним глотком редкостного вина. Принимая ее в дар, Бекет отодвинул в сторону и солдата, и черноту, и ярость. Он высвободил в себе человека.

– Ох, сейчас бы в мягкую постель и чтобы вся ночь впереди!

Катье вся ушла в прикосновение этих сильных рук.

– Какая разница где? – пробормотала она, целуя его в шею. – Я вижу только тебя.

– Как же так, мадам? – откликнулся он своим особенным, ласкающим голосом. – А говорят, жимолость улучшает зрение.

Она прочертила его профиль подушечкой пальца, чуть замедлив движение, когда добралась до губ.

– Не знаю, мне не улучшает.

Он быстро лизнул ее палец. Она вздрогнула, как от удара молнии, потом нежно погладила его губы. И в ожидании приоткрыла свои.

Он снова утолил их жажду, спустился вниз по шее, до ароматной впадины грудей. Проворно расстегнул все пуговицы жакета и, просунув под него руки, стряхнул с ее плеч на землю.

О Боже, как он по ней изголодался! Но этот голод был приправлен знакомым предвкушением любовника. Ему хотелось любить ее медленно, упиваться каждым прикосновением, каждым поцелуем. Жар между ног стал невыносимым.

Он опустил ее на зеленеющий мох и склонился перед ней на коленях, целуя грудь, открывающуюся по мере того, как его пальцы расшнуровывали корсет.